Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий - Ирина Захаровна Белобровцева

упоминается в связи с передвижениями персонажей основной части романа — в Ростов получает назначение Степа Лиходеев; в Брянск переезжает Семплеяров; в Кисловодске отдыхает после всего пережитого Римский; из Вятки возвращается Алоизий; и, наконец, упомянута Феодосия, куда «направлялся» повествователь. Кроме, быть может, Феодосии, расположенной в 35 км от Коктебеля, где Булгаков был в гостях у М. Волошина в 1925 г., и, конечно, Саратова, связанного с первой женой писателя, Татьяной Лаппа, это по большей части города случайные: Вологда, где жил дядя Ивана Бездомного; Воронеж, куда Коровьев «услал» в отпуск домработницу Степы Лиходеева Груню; Харьков, откуда появилась любовница Сергея Дунчиля с деньгами и бриллиантами на подносике (во сне Никанора Босого).

В ранних вариантах охват пространства Советского Союза был более широким. Так, поначалу Степа Лиходеев оказывался заброшенным в Хабаровск (562-7-1-45 об.), который затем сменился Владикавказом. В отличие от большинства названных, Владикавказ — город в биографии Булгакова важнейший — просуществовал в тексте довольно долго, и, видимо, отказ от излишних автобиографических проекций и деталей, присутствовавших в ранних редакциях МиМ, сказался в замене Владикавказа Ялтой. Родной писателю Киев с его знаковыми пейзажами — Днепром и Владимирской горкой с памятником — и Ленинград с гостиницей «Астория», где не раз останавливался сам Булгаков, в романе лишь упомянуты.

Художественное пространство МиМ включает несколько миров: это, во-первых, «воображаемый Ершалаим», многочисленные детали в описании которого призваны компенсировать его призрачность и удаленность от читателя на две тысячи лет. Во-вторых, параллельная Ершалаиму современная Булгакову Москва, в которой сталкиваются минувшее и современность, реальный мир и самые фантастические происшествия. Московский мир обнаруживает признаки взаимопроникновения древнего и фантастического пластов — их объединяет попарно целый ряд признаков. Выше уже было сказано о совпадениях на стыке ершалаимских и московских глав, что может рассматриваться не только как переход из одного мира в другой, но и как их соотнесение. К подобным «диффузным» элементам относится и жара: она не только достаточно подробно оговаривается и в московской и в ершалаимской сюжетных линиях, но может рассматриваться и в мифопоэтическом контексте, как знак присутствия дьявола.

В то же время в реальной Москве существует некий скрытый, «эзотерический» мир, который представляет собой табу, так что его общеизвестное наименование — ГПУ — в романе ни разу не фигурирует. Атмосфера неопределенности и загадочности роднит московский мир с фантастическим. Вездесущесть сатаны со свитой перекликается с аналогичными качествами ГПУ. Не случайно оба ведомства несколько раз выступают как взаимозаменяемые (ср., например, эпизод первой встречи Маргариты с Азазелло в Александровском саду, когда героиня принимает Азазелло за сотрудника органов, намеренного арестовать ее, или одинаково безрезультатную стрельбу в «нехорошей» квартире и т. п.). Нечистая сила и сама склонна подчеркивать свое сходство с москвичами — вспомним иронический рассказ Коровьева о пятом измерении. Но не только квартира № 50 раздвигается во всех направлениях — Дом Грибоедова также вмещает несметное множество писателей: «не чрезмерная, человек в полтораста» (5, 56) очередь на получение творческих отпусков характеризуется на фоне длиннейшей очереди в дверь с надписью «Квартирный вопрос». Фантастическая вместимость небольшого особняка — один из признаков непредсказуемости, нереальности московской действительности.

Чрезвычайно любопытна в этом плане Разметка событий в московской сюжетной линии, сохранившаяся в Материалах к 6-й и 7-й редакциям романа. Здесь Булгаков перечисляет все события, происходящие в Москве с вечера среды по субботу. Этот московский сюжет в отсутствие мастера и Маргариты (в подготовительных материалах писатель нередко обходил те фрагменты романа, которые были ему абсолютно ясны) фиксирует суть московской жизни — постоянные скандалы (ср. частотность употребления этого слова):

В среду вечером Гибель Берлиоза В ночь со среды Похищение Степы на четверг Скандал с БосымПохищение Варенухи Вечером в четверг Скандал с СемплеяровымСкандал с раздетыми в Варьете Оторвание <так!> головы конферансье В ночь с четверга Исчезновение Поплавского на пятницу <в окончательном тексте соответствует Римскому> Пятница днем Скандалы с шоферами, скандал с пустым костюм <так!>, скандал с поющими служащими, скандал с дядей, приключения буфетчика. Следствие в Варьете. Похищение головы Берлиоза, его похороны. Следствие Ночь с пятницы Бал, убийство Майгеля, слежка. на субботу Следствие. Поиски Поплавского. Суббота Возвращение Варенухи и Николая Ивановича, их арест, арест Аннушки. — Привозят Поплавского из Ленинграда, возвращение Степы. Попытка ареста. (562-8-1-25)

Скандал как характеристика московской литературной жизни активно использовался автором на ранних стадиях работы над рукописью. В соответствии с этим замыслом скандальные происшествия в Москве имеют не одну, а несколько мотивировок: возможно, они инспирированы Воландом, но могут обусловливаться и самой природой жизни писателей, любимцев власти.

Наконец, третий мир романа — инобытийный, где главные герои оказываются после ухода из жизни. Он наделен своей структурой, иерархичность которой. не до конца понятна и, вероятно, намеренно не прояснена автором. Локус Иешуа (и Левия Матвея, а судя по концу романа, и Понтия Пилата, отбывшего свое наказание) называется вполне традиционно — «свет». Мастеру и Маргарите уготован «покой». Понтий Пилат до момента прощения пребывает на какой-то площадке среди скал, на том же уровне находится Ершалаим с пышно разросшимся за две тысячи лет садом. Наконец, сатана со свитой уходят во вполне традиционное пространство низа, бездны: «Воланд, не разбирая никакой дороги, кинулся в провал, и вслед за ним, шумя, обрушилась его свита» (5, 372).

Прорыв мастера в инобытийный мир совершается как награда за творчество, за «угадывание» последних тайн и ответы на «последние» вопросы. Мысль о жизни после смерти не была чужда Булгакову, упоминания о подобной возможности всякий раз обретали в его произведениях и даже в письмах разный облик, не фиксируясь в единой форме. Впервые в его творчестве вариант посмертного бытия возникает в романе «Белая гвардия» — в вещем сне Алексея Турбина. В наиболее традиционном виде — как рай, обещанный человеку, очистившемуся от грехов на исповеди, загробная жизнь представлена в «Кабале святош». В обоих случаях этим представлениям сопутствует ироническое отношение к институту церкви. В то же время в «Записках покойника» встречается представление о смерти как конечном моменте человеческого существования — именно так описывается смерть в сцене неудавшегося самоубийства героя.

Об инобытии Булгаков размышлял и вне творчества. Хотя о его убеждениях известно немного, представление о них дают несколько кратких замечаний. Так, в письме П.С. Попову от 24 апреля 1932 г. он выражает надежду,