Короли и ведьмы. Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв. - Ольга Игоревна Тогоева

просто погряз в похоти и разврате, как все прочие герои «Хроники»: он совершил инцест, женившись на собственной сестре или взяв ее в любовницы[171]. По совету этой «гнусной шлюхи» (nefanda meretrix), иными словами, по наущению дьявола, Эдвиг изгнал из своего окружения всех достойных советников — и прежде всего первого из них, архиепископа Кентерберийского Дунстана, за что в результате и поплатился утратой трона[172].

* * *

Все приведенные выше поучительные истории о женщинах, ведущих развратный образ жизни и занимающихся колдовством под руководством дьявола, и их пагубном влиянии на правителей и их ближайшее окружение содержались в той части «Хроники» Элинанда из Фруамона, которая, как я уже упоминала, вошла в компиляцию Винсента из Бове. Не удивительно, что идеи монаха-цистерцианца относительно придворных ведьм и распутниц были также взяты на вооружение самим знаменитым энциклопедистом. Следы этого мы обнаруживаем в различных частях его главного труда — «Великого зерцала» (Speculum majus), первый вариант которого датируется 1259 г.[173]

Рассуждая о грехе праздности во всех его проявлениях, ведущем исключительно к «страстям и волнениям», Винсент особо выделял плотские утехи, избавиться от которых он полагал возможным, предавшись Господу «душой и телом», не выпуская из рук Библию и постоянно размышляя о сказанном в Писании. «Будь постоянно занят делом, дабы дьявол не застал тебя врасплох», наставлял он своего читателя и уточнял: «Ведь праздным [человеком] овладевает похоть»[174]. Что же касается непосредственно занятий колдовством, то отрицательное отношение монаха-доминиканца к магическим практикам — и в целом, и при дворе правителя в частности, — подкреплялось конкретными поучительными «примерами», отчасти повторяющими истории Элинанда, а отчасти подобранными самостоятельно.

Собственно, уже самую первую женщину — Еву — Винсент из Бове полагал связанной с колдовством. Не следует отрицать, писал он, что спутница Адама была, как и он сам, создана Господом Богом. Однако демоны воспользовались ее слабостью и обратили в свою «веру», научив различным магическим практикам[175]. Вот почему именно прародительницу следует считать в большей степени виновной в грехопадении, изгнании из Рая и во всех последующих бедах человечества: ведь она предала и Всевышнего, и самое себя, и своего ближнего[176]. Таким образом, в «Великом зерцале» тема женщины-соблазнительницы буквально сразу, т. е. уже в первой части энциклопедии, Speculum naturale, оказывалась увязана с колдовством и вмешательством в дела людей дьявола, который прежде всего разжигает в них плотские страсти — чревоугодие и распутство[177].

В том же ключе интерпретировал Винсент и текст канона Episcopi. С его точки зрения, недостойные особы, признававшиеся в ночных встречах с Дианой или Иродиадой, на самом деле являлись жертвами дьявольских иллюзий. Однако происходило это с ними из-за того, что они «были совращены Сатаной»[178]. Эта тема развивалась также в заимствованных из «Хроники» Элинанда рассказах о свите Эрлекина[179] и о неминуемом наказании, уготованном после смерти тем, кто предается незаконным любовным утехам, а значит, связан с дьяволом[180].

Что же касается роли женщин, обладающих сомнительной репутацией, в жизни самого государя и его ближайшего окружения, то здесь Винсент — как и Элинанд из Фруамона — часто обращался к конкретным примерам из прошлого. Так, именно из «Хроники» своего коллеги-цистерцианца он позаимствовал пассаж, посвященный Фредегонде, добившейся удаления от двора Авдоверы, первой супруги Хильперика I, и расправившейся с его следующей женой Гальсвинтой. Винсент называл эту даму хитроумной (versuta) и зловреднейшей конкубиной (pessima concubina) короля, который всегда поступал в соответствии с ее советами (per consilium Fredegundis)[181].

Еще более показательной оказывалась история Рожера II, правителя Сицилии (1130–1154). Как сообщал знаменитый доминиканец, весьма вольно интерпретировавший в данном случае исторические факты, король обручился с достойной девушкой, сестрой герцога Бургундского, но быстро оставил ее ради таинственной женщины, встреченной им однажды ночью, когда он купался в море при свете луны. Незнакомка ни слова не сказала о своем происхождении, однако именно ее Рожер пожелал сделать своей законной супругой. Это решение, рассказывал далее автор, стало его огромной ошибкой, поскольку королевская избранница в действительности оказалась не просто «призраком» (phantastica mulier), но «дьявольским суккубом» (diabolus succuba), т. е. демоном разврата и похоти[182].

В заключении к «Великому зерцалу» Винсент из Бове вновь обращался к наследию Элинанда из Фруамона — к его трактату «О добром правлении государя», текст которого он воспроизводил в заключительных главах последней части своей энциклопедии, Speculum historiale. Вслед за своим предшественником он еще раз предупреждал читателей об опасностях, которые таит в себе двор правителя, и о недостойных людях, которые туда проникают и от которых любому владетельному сеньору следует по возможности избавляться: о шарлатанах, мимах, шутах, сводниках, проститутках и различного рода колдунах[183]. Эта тема затрагивалась также в отдельной главе, посвященной усмирению человеческих страстей (fomentis libidini), наиболее опасной из которых Винсент полагал похоть[184]. Плотское влечение, писал он, не доведет правителя до добра, ибо само слово «женщина» означает «слабость», но вместе с тем и «молот», которым сам дьявол досаждает человеку[185].

Примерно те же рассуждения были повторены Винсентом из Бове в двух более поздних трактатах — в De eruditione filiorum nobilium (ок. 1247 г.)[186] ив De morali principis institutione, завершенном в 1264 г., буквально накануне смерти автора[187]. Иными словами, не зная имени Иоанна Солсберийского (во всяком случае, никогда не упоминая его в собственных сочинениях), знаменитый французский энциклопедист по сути повторял многие сентенции, изложенные веком ранее в «Поликратике».

* * *

Важно отметить, что последние произведения Винсента из Бове, как, впрочем, и трактат De bono regimine principis Элинанда из Фруамона, относились к совершенно особому литературному жанру — королевских зерцал, или зерцал правителей, пользовавшихся во Франции XIII в. особой популярностью[188]. Как мы успели убедиться, во многом моделью для них выступало знаменитое сочинение Иоанна Солсберийского, знакомство с основными идеями которого, впрочем, часто происходило не опосредованно (как в случае с автором «Великого зерцала»), а напрямую.

Ярким тому подтверждением являлось творчество монаха-францисканца Жильбера из Турне (ок. 1200–1284), многие годы преподававшего в Париже, принявшего, возможно, участие в седьмом крестовом походе 1248 г. под предводительством Людовика IX Святого[189], а в 1259 г. по просьбе короля написавшего несколько писем для наследника французского престола, будущего Филиппа III Смелого (1270–1285). Эти послания автор объединил затем в трактат Eruditio regum et principum, и сильное влияние «Поликратика» ощущалось в нем буквально с первых строк[190]. При этом Жильбер, насколько можно судить, обратился к сочинению английского схоластика, минуя более