Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

мы, как один, двинемся с Россией и Сербией против нашего общего врага»{881}. По сути дела России предлагалось послужить интересам Румынии, хотя правители последней вели себя далеко не однозначно. Немец на престоле, как верноподданные именовали короля Карла, в феврале 1913 г. продлил срок действия альянса с Центральными державами. Монарх сохранял верность фатерлянду до последнего вздоха. Протестов не раздалось. Румынская олигархия стремилась при любом исходе назревавшей великой войны очутиться на стороне победителя, а торжества прусского меча в предстоявшей схватке никто не исключал. Монарх мог подписать бумагу о продлении союза, но был бессилен вдохнуть жизнь в угасший альянс. Явное предпочтение, которое австро-немецкая группировка отдавала во время Балканских войн Болгарии, показывало, что подлинной союзницей Румынию они не считали. Центральный блок перестал быть доминирующей военной коалицией на континенте. Появилась Антанта, только от нее можно было ожидать помощи в осуществлении вожделенного идеала. Румыния медленно, но верно сближалась с «Сердечным согласием».

Неосведомленная румынская общественность не ведала, что посланник Н.Н. Шебеко, как и его предшественники и преемники немало способствовали румынским интересам, но с одним важным добавлением: не в ущерб ее соседям, в первую очередь Болгарии. А уж ополчаться на эту страну значило ставить крест на балканском сотрудничестве, подрывать под корень традиционную российскую политику в регионе. Подобное вмешательство грозило спровоцировать европейское столкновение. Водворять мир и согласие на юго-востоке континента, а не примыкать к одной из перессорившихся и передравшихся группировок и увековечивать тем самым мрачную репутацию порохового погреба Европы, было миссией России.

* * *

Вернемся к июню 1913 г. Наивным обывателям, вообразившим, что мобилизация проводится для войны с Австрией, разъяснили их заблуждение: подлинный враг находится на юге, а не на севере. Состоялась хорошо организованная бурная антиболгарская демонстрация. Добрые вести приходили с полей сражений. Инициатива царя Фердинанда обернулась трагедией для Болгарии, ее войска еле держались под натиском противников. Балканский союз расползся по всем швам. Следовало спешить и приобщиться к победителям, пока не поздно. Премьер-министр Титу Майореску забыл о своем заверении австрийскому посланнику — он никогда не свяжет Румынию сотрудничеством с Сербией. В поход (не решаемся сказать в бой) были двинуты немалые силы — 285 тысяч солдат и офицеров. Сражений как таковых не происходило. Потери войска несли от холеры. По распространенному в Болгарии мнению, именно вмешательство Румынии сделало продолжение войны безнадежным. Войска нового противника переправились через Дунай, не встретив сопротивления. Кампания превратилась в военную прогулку, в вышедшей вскоре книге К.М. Петреску воспел ее ход в восторженных тонах. В Силистру кавалерия ворвалась галопом с саблями наголо. В городе царила мертвая тишина, опустели улицы, закрылись лавки. Болгарских резервистов застали в казарме за обеденным столом. В качестве военного трофея забрали саблю коменданта крепости. «Пехота проявила себя… великолепно со всех точек зрения». Мобилизацию, по уверению автора, вся Румыния встретила восторженно. Король Карл заглянул в войска на два дня и был принят с «безграничным энтузиазмом»{882}. Армия устремилась вперед, делая по 25 километров в сутки. К.М. Петреску сравнивал темп ее продвижения с тем, что совершала армия Наполеона в кампании 1809 г. против Австрии (28 километров в день). Но тут поступило своего рода уникальное распоряжение из Бухареста: не спешить, не утомлять солдат подобными маршами. Командование выразило недоумение: остановить армию может только перемирие. Указание пришлось повторить. Правительство явно хотело продлить «военные действия», дабы они выглядели солиднее, и можно было с большим основанием отстаивать свои требования на мирной конференции. Отсюда стремление затянуть кампанию. В. Дрейер замечал: «Церемониальный марш к Софии несомненно привел бы к занятию болгарской столицы, если бы король сам решительно не вмешался в военные операции и не остановил бы горячившихся генералов»{883}. В Зимнем дворце тревожились, опасаясь непомерного роста румынских притязаний. Т. Майореску клялся, что требования не выйдут за рамки установления надежной со стратегической точки зрения границы, но мало кто ему верил, само это понятие Бухарест толковал непомерно расширительно.

А из Софии в Петербург посыпались мольбы о спасении. Царь Фердинанд обратился к Николаю II с призывом «положить как можно скорее конец ужасающей резне» между бывшими союзниками, которую он сам развязал. Раньше он не обращал внимания на звучавшие из Петербурга предупреждения — в случае нарушения мира Россия не сможет воспрепятствовать выступлению Румынии. Теперь победоносная коалиция не обращала внимания на миротворческие усилия российской дипломатии. Фердинанд наделил Николая неограниченными полномочиями на заключение мира, сопроводив их упреками: «Неужели Болгария заслужила, чтобы ее так жестоко третировали?» Премьер-министр Ст. Данев перекладывал вину за собственные грехи на Петербург: «Неужели голос России настолько слаб, что его не слышат в Царьграде и Бухаресте?». Слышали, но не слушались. Мировая общественность, в том числе российская, не забыла «инициативы» царя Фердинанда и не верила в превращение болгарских экспансионистов в агнцев. Защищать царя Фердинанда, а тем более поддерживать его значило для России превратиться в международного изгоя.

20 июля (2 августа) Болгария капитулировала. На следующий день румынские войска получили приказ остановиться.

Путь к миру был открыт. Но к какому? Послы держав на конференции в Бухаресте отсутствовали, победители демонстрировали полную самостоятельность. Корреспондентов разных газет съехалось множество. Нахлынуло в «маленький Париж» немало и прочей публики. Элегантные румынские дамы света и полусвета демонстрировали себя и свои туалеты.

По Бухарестскому договору 28 июля (10 августа) 1913 г. соседи обкорнали Болгарию со всех сторон. Сербия приобрела почти всю Северную Македонию, Греция — ее южную часть с портами Салоники и Кавалла на Эгейском море и часть Западной Фракии. Болгарии оставили лишь Пиринский край, занимавший едва десятую часть македонских земель. На момент подписания мира считалось, что Болгария компенсировала потери, даже с лихвой, приобретением Адрианополя с окрестностями. Но с Турцией еще шла война, вскоре город был утрачен и по Константинопольскому миру 16 (29) сентября пограничная линия прошла значительно западнее намечавшейся прежде, когда державы соглашались на вхождение Адрианополя в состав Болгарии.

Румыния присоединила Южную Добруджу и без драки попала в большие забияки. По размерам — и по территории, и по населению — она стала первым государством на полуострове. «Опереточная для Румынии война безусловно не прошла даром и принесла стране громадную пользу»{884}. Само по себе избрание Бухареста местом переговоров о мире свидетельствовало о ее возросшем весе в балканских делах, здесь совершенно забыли о своих хлопотах по сохранению баланса сил в регионе, историография именовала достигнутый результат триумфом точки зрения ответственных лиц в столице. Создается впечатление, что верхи уверовали в прочность достигнутой договоренности. Король Карл направил кайзеру Вильгельму благодарственную телеграмму: после преодоления значительных