Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

Почему она вышла в Шанхае, не знаю, но в предисловии говорится, что «это исследование было написано в условиях наименее благоприятных для научной работы»995. Безусловно, это означало рождение труда в эмиграции. Поиски биографических данных о С. М. Широкогорове в зарубежных библиотеках пока ничего не дали. По-видимому, «Этнос» – единственная «русскоязычная» книга

С. М. Широкогорова. Остальные написаны им по-английски и вышли в Пекине и Шанхае примерно в эти же годы. Их переиздало в 70-х гг. одно нью-йоркское издательство.

Кажется, впервые в русской литературе автор попытался раскрыть понятие «этнос». Если верить специалистам, то впервые оно было применено в начале XX в. профессором Н. М. Могилянским в работе «Этнография и ее задачи»996.

С. М. Широкогоров говорил о ритмике. Этнос, по его мнению, является формой, в которой происходит процесс создания, развития и смерти элементов, дающих возможность человечеству как виду существовать997. Чем не циклы по Л. Гумилеву? Я не намекаю на заимствование; идеи всегда носятся в воздухе...

Интересно и довольно жесткое разделение С. М. Широкогоровым «этнография» и «этнология»998. Первая скатилась к народоописанию. Автор приводит любопытные и остроумные примеры. Так, этнографию он описывает следующим образом: «До сих пор по торжественным случаям в Сорбонне в Париже профессора появляются в мантиях, а немецкий бурш должен иметь порезанную на дуэлях физиономию, и русский студент должен быть нечесан, обязательно груб в обращении и либерален. Все это и есть наша этнография, которую мы любим, понимаем и без которой жить не можем в наших университетах»999. «Этнология», согласно Широкогорову, – «молодая наука» и «венец знаний о человеке»; она объединяет три науки: антропологию, этнографию и языкознание1000.

Мы ищем не столько параллелей с Л. Гумилевым и другими, сколько отличий от его концепции этногенеза. Мне кажется, что у С. М. Широкогорова – это свое понимание этноса. Он пишет: «Этнос – есть группа людей, говорящих на одном языке, признающих свое единое происхождение, обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традиций и отличающих его от таковых других групп»1001.

Широкогоров, по-видимому, считал, что этнос – не биологическое понятие. В одном месте он пишет, что «социальные единицы образуют этнос», а в другом – что «новая форма приспособления этноса – социальная организация»1002. Если этнос состоит из социальных единиц, то не может же он трактоваться как чисто биологическое явление! Почему этого – может быть, самого важного для конструирования его концепции этногенеза – не уловил Л.Н., совершенно непонятно.

У «шанхайского автора» есть и другие находки, побуждающие к раздумью. Например, такая: «Каждый жизнеспособный этнос должен иметь специальный орган самозащиты и нападения, и этим органом в дифференцированном этносе является армия, в недифференцированном – все население, способное носить оружие»1003. Видимо, примером могла бы служить империя Чингисхана. Еще сильнее и, может быть, актуальнее звучит следующее его утверждение: «Развитие антимилитаристских идей порождается обычно гибнущими этносами»1004.

12.2. Самое трудное – определить понятие

Пожалуй, тут приоритет мой. Тут я не чужие мысли буду излагать, а свои собственные. Потому, что я проверил, как люди определяют этнические целостности.

Отличительной чертой этноса является деление мира надвое: «мы» и «не мы», или все остальные.

Определение этноса через противопоставление несложно. Как признавал и Л.Н., здесь в качестве критерия выступает ощущение, но если для обыденной жизни этого достаточно, то для понимания мало1005. Что же надо сделать для понимания? Очевидно, определить этнос не через какое-то ощущение-отрицание («мы не они»), а по неким «позитивным» критериям. Простое перенесение признаков нации на этнос – единство языка, территории, экономической жизни и психического склада – не срабатывает, хотя такой простенький подход и не исчез. «Основным условием возникновения этноса является общность территории, языка и культуры», – читаем мы в «Географическом энциклопедическом словаре»1006. Но верен ли он?

Язык? Л.Н. многократно показал, что этнос необязательно объединен языком. Французы – этнос, говорящий на четырех языках: французском, провансальском, бретонском и гасконском. Жанна д'Арк вообще произносила свою фамилию с немецким акцентом – «Тарк»1007. Но попытки что-то изменить с языком, с письменностью «сверху» болезненны и безуспешны. В 1946–1948 гг. американские интеллектуалы пытались перевести письменность побежденной Японии с иероглифов на латинский алфавит. Ничего не получилось.

Этнос необязательно скрепляет и общая религия. Романо-германская католическая Европа еще в XIII в. объявила своим противником православные страны – Византию, Болгарию и Россию, хотя и тут, и там вера была одна, но суперэтносы разные. «Чтобы оправдать четвертый крестовый поход, – пишет Л.Н., – говорили даже, что православные такие еретики, что от них самого Бога тошнит»1008. Это настолько основательное «размежевание», что и в 90-х гг. нашего века граница между православием и католичеством проходит резкой чертой от Белого до Черного моря, являясь рубежом между разными суперэтносами, разными цивилизациями. Еще в атласе Меркатора (1595 г.) восточная граница Европы – граница римско-католического мира.

Итак, язык и. религия являются признаками, но не самыми главными. Этнос – отнюдь и не единая власть на данной территории, что отмечал еще и С. М. Широкогоров1009. Л.Н., доводя эту мысль до абсурда, спрашивал диссертанта на одной из защит: «А как назывался этнос Австро-Венгрии? Австро-венгры?»1010

Иные авторы уходили в сторону от определения сложного понятия, говоря, что это – «не социальная организация, а состояние»1011. Поправляя этот тезис, Л.Н. когда-то определял, что этнос – это процесс. Это тоже был уход от дефиниции, как и его же слова, что этнос – специфическая форма существования вида Ното заріепз1012.

Почему же так трудно давалось Л.Н. определение этноса, так долог был путь к истине? Думается, ответ в том, что его раздражала однозначность, как бы «утвержденная сверху», определения этноса как чисто социального феномена. Позже он жаловался на это: «Академик смело говорит, что это социальное явление. Я не могу с этим согласиться хотя бы потому, что он академик и ему можно говорить все, что угодно, а мне сразу пришьют идеализм»1013. Обратите внимание на слова «хотя бы потому»! Л.Н. впадал в другую крайность; в 60–70-х гг. одна за другой в его статьях рождались сугубо «биологизированные» формулировки, которые сразу же становились чем-то вроде боксерской груши для силовых упражнений оппонентов.

В 1967 г. он писал, что явления этногенеза лежат в сфере природы, и поэтому осмысление их возможно лишь путем применения той самой методики, которая дала такие блестящие результаты в физической географии, зоологии и учении о наследственности1014. «Я вижу биологичность этноса не в его анатомических и генетических чертах, а в поведенческих, в системе условных рефлексов, которые со времени И. П. Павлова рассматриваются как раздел биологии»1015.

Даже в автореферате второй докторской диссертации Л.Н. «подставился», и еще опаснее, так как, в отличие от журнала «Природа», его обязательно читают и члены Экспертного совета ВАК. Там Л.Н. еще раз провозгласил, что «бесперспективно видеть в этносе социально-историческую категорию»1016. Если все так, то спрашивается, как же именовать науку, изучающую этносы и этногенез? Куда она относится? По Гумилеву, по-видимому, к естественным наукам.

Одна ошибка влечет за собой другую, при этом сохраняется устойчиво, повторяется, дублируется, и даже в по-смертных изданиях 90-х гг. Собственной рукой Льва Николаевича было написано: «Этнология – наука естественная, основанная на наблюдениях и сопоставлении фактов». Там же говорится, что «этнология – географическая наука», изучающая становление этносферы Земли как результат процессов этногенеза в историческую эпоху1017.

Будучи географом, я мог бы порадоваться такому «обогащению» географии, но увы, все это неверно. На такой «поиск» Л.Н. толкало жесткое деление наук на естественные и общественные, доминировавшее в 60–70-х гг. Никак ему было не уйти от этого «или-или», хотя он прекрасно знал известные слова К. Маркса о том, что «впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука»1018. Знал и многократно цитировал.