Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го - Алексей Петрович Лебедев

крайностями не остался без благодетельных последствий в сфере историографии. Вместо того страстного полемического возбуждения, какое при каждом случае давало знать о себе — у центуриаторов (Барония) и Арнольда, — и которое часто выражалось слишком неумеренно, теперь, с началом XVIII века, в качестве благотворной реакции более и более входит в употребление спокойный, мягкий, миролюбивый тон историографии, наиболее сообразный с достоинством истории.

Направление, которое ближайшим образом порождается крайностями полемической церковно-исторической литературы, можно назвать, как делает Шафф, — спранатурально-прагматическим. Что такое супранатуральный прагматизм? Супранатурализмом вообще называется вера в божественность христианства, вера в провидение, управляющее ходом дел в церкви христианской. Но супранатурализм у историков, о которых мы хотим говорить, был несколько ограниченнее: он хотя и верит в божественное происхождение христианства, но не совсем решительно допускает обнаружение божественных действий в дальнейшем развитии церкви христианской; он твердо держится библии, но скептически относится к церковности, т. е. к той форме христианства, в какой оно являлось в той или другой церкви. Прагматическим же это направление историографии называют по господствующему в нем методу. В ней явилась потребность не просто только рассказывать события, но вместе с тем посредством психологии находить причины их в тайных побуждениях и склонностях человеческого сердца. Прагматизм этот не довольствуется простым изложением фактов, но хочет понять и указать внутреннюю связь между причиной и действием. В этом отношении он составляет несомненный прогресс в историографии[343].

Первым, по времени, представителем этого нового направления был тюбингенский профессор Христиан Эбенгард Вейсманн (†1747), издавший в 1718–19 годах курс церковной истории, озаглавленный: «введение в церковные достопамятности истории Нового Завета» (Introductio in memorabilia ecclesiastica historiae sacrae Novi Testamenti). Труд этот значительно отличается от трудов его предшественников. В сочинении Вейсманна стоит уже на заднем плане тот принцип духа злобы, который с такой замечательной ролью фигурирует в Магдебургских Центуриях и в Беспристрастной истории Арнольда, когда историкам нужно было объяснить темные явления в христианской жизни прошлых веков. Вейсманн более уже не видит темных, направленных ко вреду христианства, обнаружений влияния духа злобы ни в папстве и ересях, подобно центуриаторам, ни в клире, подобно Арнольду, и вообще он далек от того, чтобы допускать личное и непосредственное действие подобного принципа в истории. А с этим он по большей части подыскивает естественное объяснение там, где предшественники его видели вмешательство злого начала. Напр., папство он рассматривает как явление естественное, которое возникло вследствие того, что власть церковная с течением времени сосредоточилась в руках немногих высших иерархов, из которых более других могущественный иерарх, римский, начинает выражать стремление возобладать над прочими своими собратьями. Начало папства он указывает в IV веке. С этого времени, по Вейсманну, римский престол при своем уменье пользоваться обстоятельствами настолько возрастает в своем авторитете, что, если тогда еще и не было мысли о папской монархии и абсолютизме, тем не менее здесь положены прочная основания для развития папской власти, какою она явилась в средние века. От преобладания духовно-папского владычества в церкви, по Вейсманну, подавлена была божественная, евангельская, чисто духовная власть церкви, но при всем том не сатанинскою, не антихристовою сделалась церковь, как казалось это центуриаторам и Арнольду, а лишь мирскою и плотскою[344]. Такое отношение к делу должно было вывести Вейсманна на более правильный путь в понимании истории, и этот путь у него виднее, чем у его предшественников. Его история папства настолько близка к истине, насколько были далеки в данном случае его предшественники. — Тот же дух умеренности, дух критического, исследования отличает Вейсманна и в воззрении на еретиков: ни ненависть, ни пристрастие к ним не закрывают глаз его при рассмотрении характера ересей. Он чужд и восхвалений еретиков, какие находим у Арнольда, и утрированной строгости, столь обыкновенной дотоле в воззрении на них, а потому он становится на более объективный путь в этом отношении. При взгляде на II век с его громадным числом ересей — в особенности гностических — Вейсманн ищет объяснения этого поразительного явления в причинах естественных; обращает в этом случае наше внимание на великое умственное брожение и духовный кризис, которые вообще имели место в I и II веках, указывает нам на влияние иудейства и язычества, на влияние философии в сфере развития ересей, на естественную склонность человеческого сердца простой истине христианства предпочитать воображаемую высшую мудрость[345]. Касательно дошедших до нас сказаний об еретиках, он полагает, что сказания эти, часто рисующие еретиков в самом страшном образе, преувеличены и есть продукт фантазии. Он склонен думать, что в распространении ересей нередко виноваты сколько сами еретики, столько и те, кто ратовал против них; именно, по Вейсманну, весьма часто самые незначительные заблуждения, о которых лучше всего было-бы молчать, вследствие страсти к спорам были причиной великих движений, движений, которых сами по себе заблуждения без указанного условия не произвели бы; и даже такие ереси, по мнению его, как несторианство и евтихианство, не были столь опасны, какими постарались сделать их современники[346].

Как в вопросе о происхождении папства и ересей, так и в других отношениях Вейсманнова история показывает относительный прогресс, какой сделал уже дух времени в науке церковно-исторической. Даже внешняя сторона церковно-исторических трудов этого времени показывает, как господственно стал относиться дух исследователя к находящимся в его распоряжении историческим материалам. Прежние церковно-исторические сочинения, в особенности Магдебургские центурии, поражают нас весьма почтенным объемом, они изумляют нас тем прилежанием, с которым так много собрано в них фактов и документов; в них, как своего рода запасных магазинах, сложено многое на пользу следующих времен, но содержание этих трудов составляет по большей части лишь необработанный материал, простое собрание документов, которые не были достаточно освещены и приспособлены для подлежащих целей истории. Обработка церковно-исторических материалов должна была выразиться в сокращении объема исторических сочинений, потому что в этом случае несущественное должно было уступить место более существенному, каждый частный случай должен был получить интерес не сам по себе, а только потому, выражает он или не выражает собою общую точку зрения, вследствие этого все не нужное для этой цели — обоснования главной точки зрения — могло быть с полным правом опускаемо, исключаемо. Вейсманнов труд, состоящий лишь из двух томов, тогда как прежде писали томов по 12 и 13, являет собой признак научной обработки исторической почвы. Кроме этого господства над материалом, труд Вейсманна носит на себе ясный след того времени, когда, владычествовавший дотоле, догматически-церковный интерес уступает место более свободному, всестороннему, универсальному стремлению, никак не делая историю средством к посторонним целям, сделать ее целью для