Церковная историография в её главных представителях с IV-го века до XX-го - Алексей Петрович Лебедев

и притязаниями вполне выработал свой извращенный и нечестивый характер, есть время полного разложения церкви. Отсюда же, он порицает Константина В., если за что, то в особенности за его милости и привилегии, которыми он одарил, по выражению Арнольда, льстивый клир[331]. Теперь, чем так особенно провинился клир, по мнению Арнольда? Арнольд, как мы сказали, был враг догматизма и формулирования догмы, этим и объясняется его нерасположение к клиру, ибо известно, что церковная иерархия всегда оставалась в истории хранительницей догмы, и в среде её происходило, смотря по обстоятельствам, формулирование догмы в виде символов и вероопределений. Такое формулирование догмы, совершавшееся по инициативе иерархии, было, по мнению Арнольда, истинною смертью живого христианства. Вот слова Арнольда: «в среде церкви — с IV века — не стало более истинной деятельной веры, и религия заключилась в терминологию, нужную только для рассудка, и выражалась лишь во внешнем устном исповедании веры и в других operibus operatis. Кто соглашался с данною общеустановленною формулою и не сомневался в авторитете и власти епископов, тот назывался православным, не смотря на то был ли он истинным христианином или нет. Кто же богословские мнения и хитроумные изречения, изобретённые клиром, как противные убеждениям его совести, не принимал, тот считался еретиком. Вследствие этого, заключает Арнольд, — большая часть народа стала в такое положение, что почти вовсе не отличалась от язычников![332]

Так невыгодно отзывается Арнольд о клире в своей церковной истории, рассматривая его, как величайшее препятствие на пути к преуспеянию христианства. Но этим, как мы заметили, вражда его к догматизму и догматическому формулированию истин веры не ограничивается. Из той же вражды у него весьма непосредственно вытекает порицание всей истории догматического развития церкви, поскольку оно выразилось в спорах и в стремлении свести догматизирующую мысль к определенной норме. А так как такой характер носит почти вся история церкви, то Арнольд произносит самый жесткий приговор над всей историей церкви. Как враг догматического формализма, Арнольд истинное христианство в церкви находит только в апостольское время и ближайшие к нему времена. Здесь только, по нему, не было ничего фальшивого, никакого принуждения в вере, никакой власти и авторитета клира, не было никакого ложного христианства, а было только деятельное христианство, вера и любовь, мир и единение. Сходясь с центуриями во взгляде на это время, Арнольд тем решительнее расходится с ними во взгляде на последующие времена. Отсюда, даже те отцы церкви и те факты из церковной истории, на которые с одобрением смотрели центуриаторы, заслуживают от Арнольда лишь одно порицание. И уже четвертый век, в котором был первый вселенский собор и к которому с уважением относятся центуриаторы, был далеко не по душе Арнольду. На тогдашние догматические споры, на тогдашние стремления к формулированию догмы в символах, он смотрит как на язву церкви. Отсюда он порицает даже Афанасия В., стараясь отыскивать в его деятельности не мало заблуждений[333], он пренебрежительно смотрит на Никейский вселенский собор и на его учение об единосущии Сына Божия с Отцом; он находит в этом узкую ограниченность, по которой широте евангельского учения предпочитается пустая формула и даже одно ничего незначащее слово: единосущие, слово, — которого притом нет вовсе в Св. Писании[334]. Смотря на те бурные догматические споры, которые волновали IV век, Арнольд замечает: в это время по истине разрешился от уз сатана и ничто уже более не связывало его. И вот четвертый век, так называемый золотой век христианской церкви, превращается у Арнольда в век весьма подозрительного достоинства. Наш историк о нем говорит: «везде я встречаю самые явные заблуждения знаменитейших учителей, которые, несмотря на то, считались православными. И как между так называемыми православными, так и в среде других партий встречается много нечестивых и лживых учителей, так что только смотря на все вообще можно узнать меру отпадения церкви от истинного христианства. Повсюду и в особенности на стороне так называемых православных господствовало неверие и плоды его — гнев, ненависть, ложь, пороки и убийства»[335]. Таков был, по изображению Арнольда, IV век; чем больше проходило времени после IV века, тем горшим и горшим становилось положение церкви; все более и более растлевается она. Это, как видим, какая то иеремиада, а вовсе не история церкви.

Это, кажется, лучше всего чувствовал и сам Арнольд. Ему естественно должен был представляться вопрос: если церковь пребывала истинною только в век апостольский и в ближайшее к нему время, так неужели все остальное время церковь жила без истины? Нет, Арнольд отыскивает наследников и носителей истины евангельской и в последующее время, — но где же он находит их? в ересях и еретиках. Этот взгляд Арнольда составляет главную оригинальную особенность его сочинения. К такому странному выводу Арнольд приходит по следующим своеобразным рефлексиям. Если православная церковь действительно была так испорчена, как он был убежден в этом, то он полагал, что и суждения её об еретиках так же мало истинны сами в себе, как мало сама церковь была истинным христианством. И если церковь православная не истинна и извращена и составляет собою прямую противоположность истине, то следовательно за истинных христиан нужно считать тех, которых она в своем заблуждении в противоположность себе считает не истинными христианами — словом еретиков. Устанавливая подобный взгляд на ереси и еретиков, Арнольд перестраивает в своем духе всю историю ересей. И уже Симон волхв, первый еретик по времени, получает под пером Арнольда совершенно иной характер, чем с каким он является у прежних историков. Большая часть заблуждений, приписываемых историей Симону, снимается с него[336]. Сочувственно говорит он и о других еретиках древней церкви. Так еретиков Валентина и Маркиона он не только не хочет считать такими поборниками зла и людьми бесславными, какими они дотоле изображались, но утверждает, что их учение есть плод самостоятельного размышления о божественных вещах и что в их учении выражается, по Арнольду, лишь достойное всякой хвалы религиозное убеждение. Защищает он и манихеев от всего, что приписывалось им касательно их учения, он находит, что противники манихеев недостаточно понимали смысл их учения и умышленно старались выставить их в самых мрачных красках[337]. Что касается IV и V века, когда так широко разрастаются догматические споры, в каких принимали участие и еретики, то Арнольд, становясь на стороне еретиков, однако же замечает, что он хвалит их не за их учение, а за их благочестие. В спорах, — сознается Арнольд, — еретики часто отступали от истины, но — уверяет он, в том