Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

стоила сорок ливров. Началась инфляционная паника; люди бросились обменивать бумажную валюту и биржевые сертификаты на товары; так, герцог де Ла Форс запасался свечами, а маршал д'Эстре — кофе и шоколадом. Чтобы остановить это бегство от денег к товарам, Лоу объявил (21 мая) о пятидесятипроцентном снижении официальной стоимости банкнот и акций компании. Это была серьезная ошибка — возможно, из-за давления со стороны испуганного регента, который сам ощущал на себе давление дворянских и клерикальных врагов Лоу.28 Филипп попытался смягчить кризис, вернув банку все акции своей компании.29

Тем не менее волна распродаж продолжалась. В июле банк был вынужден приостановить выплаты по всем своим банкнотам выше десяти франков. Держатели банкнот осаждали банк, требуя выкупа своих бумаг серебром или золотом. В Париже толпа была настолько велика, что в суматохе десять женщин были затоптаны до смерти; позже три трупа пронесли в разъяренной процессии под окнами Регента. Люди, чьи безумные спекуляции привели к краху системы, считали Лоу ответственным за все трудности. Были предприняты попытки схватить и убить его; они не увенчались успехом, и его карета была разбита вдребезги во дворе Пале-Рояля. Неоднократные бунты выражали чувство общественности, что она была обманута финансовыми трюками, а высшие классы наживались за счет общества. Парламент присоединился к нападкам на закон; Филипп изгнал его в Понтуаз (20 июля); народ защитил Парламент.

В августе акции Миссисипской компании, которые на пике своего развития достигли 12 000 ливров, упали до 2000, а банкноты подешевели до десяти процентов от их первоначальной стоимости. В октябре из уст в уста передалась новость о том, что регент во время процветания Королевского банка взял из него банкнот на общую сумму в три миллиарда франков, из которых большая часть была потрачена на щедрые подарки друзьям и любовницам. Примерно в то же время кассир банка скрылся в Пруссии с огромным количеством его золота. Акции Миссисипской компании упали до 200 ливров. В декабре регент упразднил банк, уволил Лоу и отозвал Парламент. Четырнадцатого числа Лоу вместе с сыном покинул Францию. Он вложил свое состояние в Индскую компанию и разделил судьбу большинства акционеров; он не вкладывал никаких средств за границей; теперь он взял с собой только две тысячи ливров и несколько посредственных драгоценных камней. В Брюсселе он получил от Петра Великого приглашение приехать и возглавить финансы России; он отказался. Он удалился в Венецию, к нему присоединились жена и дочь, он жил в безвестности и бедности и умер там в 1729 году.

Принципы, на которых он основал свой банк, были теоретически обоснованными; они сделали бы Францию платежеспособной и процветающей, если бы не невероятная алчность спекулянтов и экстравагантность регента. Собственные счета Лоу, как показала проверка, оказались без изъянов. Временно экономика Франции оказалась в руинах: акционеры и векселедержатели требовали невозможных выплат, денежное обращение было почти парализовано, промышленность колебалась, иностранная торговля стояла на мели, цены были неподъемными для населения. Регент созвал парижских братьев, чтобы навести порядок в этом хаосе. Они изъяли все банкноты и выкупили их различные категории за счет залога национального дохода с потерей для держателей от шестнадцати до девяноста пяти процентов. Общественность, умерив свой гнев, терпеливо подчинилась этому практическому банкротству.

Кое-что осталось и после фиаско. Сельское хозяйство выиграло от повышения стоимости своей продукции и обесценивания валюты. Промышленность, стимулируемая низкими процентами и высокими ценами, быстро восстанавливалась; повсюду появлялись новые предприятия. Внутренняя торговля выиграла от снижения внутренних пошлин; торговля, когда хаос утих, возобновила свое распространение за границей. Средние классы, для которых стремление к наживе было естественным и необходимым, остались невредимыми и расширились. Финансисты умножили свое число и власть. Дворянство выиграло, выплачивая свои долги в подешевевшей валюте, но потеряло лицо, проявив в лихорадке спекуляций столь вопиющую распущенность, как ни в одном другом сословии. Регентство осталось запятнанным своей неверностью финансовым обязательствам и продолжающейся роскошью на фоне повсеместных бедствий. Анонимный критик жаловался, что «потребуются столетия, чтобы искоренить зло, за которое ответственен Лоу, приучивший людей к легкости и роскоши, вызвавший их недовольство своим положением, поднявший цены на еду и ручной труд и заставивший все классы торговцев искать непомерных прибылей».30 Но тот же коммерческий дух стимулировал экономику и интеллект Франции, одновременно понижая моральный тон французского общества. К 1722 году французская экономика восстановилась в достаточной степени, чтобы регент с легкой совестью правительства вернулся к своим привычным методам доброго правления и щедрого прелюбодеяния.

IV. РЕГЕНТ

Его мать-немка предупреждала его, чтобы он сдерживал свою приветливость. «Лучше быть добрым, чем суровым, — говорила она ему, — но справедливость состоит в том, чтобы как наказывать, так и награждать; и несомненно, что тот, кто не заставляет французов бояться его, скоро будет бояться их, ибо они презирают тех, кто их не запугивает».31 Филипп, воспитанный Монтенем, восхищался английской свободой и с оптимизмом говорил о том, что его подданные не будут слепо повиноваться ему, но будут достаточно умны, чтобы позволить ему объяснить им причины его законов. Он символизировал дух своего режима, покинув Версаль и переехав жить в Пале-Рояль, в сердце и лихорадке Парижа. Ему не нравились церемонии и публичность придворной жизни, и он оставил их в прошлом. Для большего удобства и уединения он устроил так, чтобы юный король жил не в Версале, а в замке в пригороде Венсенн. Отнюдь не отравив мальчика, как утверждали сплетники, Филипп проявил к нему всю доброту и должную субординацию, так что Людовик XV на всю жизнь сохранил благодарное воспоминание о заботе, которую проявлял к нему регент.32

Через два дня после погребения Людовика XIV Филипп приказал выпустить из Бастилии всех заключенных, кроме тех, кто был известен как виновный в серьезных преступлениях против общества. Сотни этих людей были заключены в тюрьму на основании секретных писем (lettres de cachet) покойного короля; большинство из них были янсенистами, обвиненными только в религиозном несоответствии; другие находились в заключении так долго, что никто, даже они сами, не знал причины. Один человек, арестованный тридцать пять лет назад, никогда не представал перед судом и не знал причины своего заключения; освобожденный в преклонном возрасте, он оказался в недоумении от свободы; он не знал ни одной души в Париже и не имел ни одного су; он