Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

классов, герцогини и проститутки, парижане, провинциалы, иностранцы, собирались там в огромном количестве, и возбуждение нарастало с каждым днем. Некоторые были затоптаны насмерть в давке или сбиты каретами аристократов. Старый маршал де Виллар, проезжая мимо, остановился, чтобы отчитать толпу за ее фанатичную жадность. Крошечные лавочки на маленькой улочке приносили в месяц больше арендной платы, чем дома за двадцать лет. Жители жаловались на невыносимый шум. Но покупатели все равно выкрикивали свои предложения; цена одной акции росла почти ежедневно, иногда ежечасно; в конце 1719 года некоторые акции были проданы по 12 000 ливров за штуку; к тому времени рыночная стоимость всех акций, находящихся в обращении, в восемьдесят раз превышала стоимость всего известного золота и серебра во Франции.20 Поскольку за акцию нужно было заплатить всего десять процентов от ее номинальной стоимости, обороты были быстрыми, и состояния делались в один день. Банкир зарабатывал сто миллионов ливров, официант в отеле — тридцать миллионов.21 Теперь люди впервые услышали слово «миллионер».22

Лоу был человеком времени. В 1720 году его назначили генеральным контролером финансов. Высокородные лорды и дамы порхали в его прихожей, ища у него совета в денежных делах или поддержки в придворных интригах. «Я сам, — вспоминал Вольтер, — видел, как он проходил по галереям Пале-Рояля в сопровождении герцогов и пэров, маршалов Франции, епископов церкви».23 Одна герцогиня смиренно поцеловала ему руку.

Его не испортил ни очевидный триумф его идей, ни возвышение его личной власти; более того, он был встревожен завышенной стоимостью, которую общественная алчность придала акциям компании.24 Он не воспользовался своим положением, чтобы увеличить собственное богатство. Сен-Симон, выступавший против Системы, заявлял:

В его облике не было ни скупости, ни мошенничества. Это был мягкий, добрый, респектабельный человек, которого не испортил избыток кредитов и богатства, а его манера поведения, одежда, стол и мебель не могли никого опечалить. Он с необыкновенным терпением и постоянством переносил все огорчения, вызванные его деятельностью, пока под конец… не стал быстрым и вспыльчивым.

Некоторые дворяне неодобрительно относились к нему как к иностранцу и протестанту и отмечали, что он и его английская жена, хотя и казались преданными друг другу, не состояли в законном браке. Чтобы уменьшить эту враждебность, Лоу принял французское гражданство и римско-католическую веру.

Он использовал свою власть, чтобы стимулировать процветание своей страны. Он снизил налоги и положил конец их неуклюжему и коррумпированному сбору частными агентствами. Он проявил к народным массам сочувствие, необычное для финансистов. Он разбил для обработки крестьянами крупные поместья, принадлежавшие церкви или корпорациям; он дошел до того, что вскоре после назначения генеральным контролером предложил заставить церковь продать все имущество, приобретенное ею с 1600 года, то есть половину всех ее французских владений.25 Предвосхищая Турго, он отменил пошлины на перемещение продовольствия и товаров внутри Франции. Он организовал строительство и ремонт дорог, мостов и каналов. Он привозил из-за границы квалифицированных ремесленников для создания новых производств; он поощрял промышленную экспансию, снижая процентную ставку по кредитам; за два года его правления (1719–20) французские предприятия выросли на шестьдесят процентов. Он возродил и приумножил торговый флот, расширив торговлю с Азией, Африкой и Америкой; в марте 1719 года число французских кораблей, занятых во внешней торговле, составляло шестнадцать, в июне 1720 года — триста; при Лоу французская внешняя торговля вновь достигла зенита, которого она достигла при Кольбере. Он убедил французских дворян финансировать производство кофе и табака в Луизиане, а сам финансировал освоение района реки Арканзас. В 1718 году был основан Новый Орлеан, получивший фамилию регента.

Несмотря на многосторонние усилия Лоу и Филиппа, американское предприятие не процветало. Большая часть долины Миссисипи все еще оставалась непокоренной дикой местностью. Были предприняты все усилия, чтобы заселить регион французскими колонистами. Лоу предлагал семьям эмигрантов приданое и 450 акров земли. Когда эмиграция оказалась менее привлекательной, чем спекуляция, в Луизиану стали депортировать заключенных, бродяг и проституток, а молодых мужчин и женщин (как Манон Леско из романа Прево) заставляли участвовать в авантюре хитростью или силой. Таких жертв так плохо кормили, что многие из них умирали по дороге. Майские указы 1720 года прекратили это варварское принуждение. В самой колонии плохое оборудование, плохое управление и восстания мешали улучшению экономики, и доходы «Миссисипской компании» (так называли ее жители) были гораздо меньше, чем предполагали спекулянты. Надежды на то, что на колониальной земле будут добывать золото или драгоценные камни, оказались иллюзорными, хотя Лоу и сам об этом мечтал.

Весть об этих трудностях наверняка достигла Франции. Самые умные из спекулянтов решили, что акции компании достигли своего пика и теперь самое время продавать. Они получили огромную прибыль, продав акции быстро; тысячи других, таких же жадных, но менее осведомленных и рассудительных, разорились, продав слишком поздно. В декабре 1719 года продажа стала более активной и конкурентной, чем покупка. В течение месяца герцог де Бурбон продал свои акции за двадцать миллионов ливров; принц де Конти — за четырнадцать миллионов; потребовалось три повозки, чтобы увезти золото, которое Лоу не посмел отдать принцу за его банкноты и акции компании.26 Один прусский спекулянт разгрузил свои акции и уехал с тридцатью миллионами ливров в золоте. Другие обналичивали свои акции, чтобы купить землю, дома, драгоценности и другие предметы, стоимость которых покоилась на твердом основании человеческих потребностей или тщеславия. Финансисты, наказанные Судебной палатой, отомстили, обналичив свои векселя и отправив золото за пределы Франции. Закон попытался остановить утечку золота из казны, добившись от регента эдиктов, запрещавших населению держать, торговать или вывозить драгоценные металлы и требовавших сдачи всего золота и серебра стоимостью свыше пятисот франков в Королевский банк. Агенты банка были уполномочены входить в дома и искать спрятанные драгоценные металлы; даже Людовик XIV никогда не решался на такое вторжение в частную жизнь. «Многие люди, — пишет Сен-Симон, — прятали свои деньги с такой секретностью, что, умирая, не могли сказать, куда они их положили, их маленькие сокровища оставались зарытыми и потерянными для их наследников».27

Поскольку цена акций продолжала падать, Лоу попытался поддержать ее, предложив 9000 ливров (в бумажных деньгах) за акцию; но последовавшее за этим увеличение количества банкнот снизило их стоимость и повысило цены на товары. К маю 1720 года цены выросли на сто процентов, а зарплата — на семьдесят пять процентов по сравнению с 1716 годом; к июлю пара шелковых чулок