Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова

Конечно, обуваться в первоклассных магазинах среди зеркал могла позволить себе лишь небольшая часть горожан. Историк и краевед Иван Пушкарев в сочинении «Описание Санкт-Петербурга и уездных городов С.-Петербургской губернии» (1839–1842) делит всех столичных сапожников на три группы. Первая — «сапожники превосходнейшие. Которые исключительно работают для записных щеголей и богачей» — это, очевидно, иностранные владельцы модных мастерских на центральных улицах. За ними, по Пушкареву, следуют сапожники «хорошие, нанимают скромные квартиры подалее от Невского проспекта, работают для небогатых чиновников усердно, честно и дешево». И наконец, самая многочисленная группа — «принадлежащие исключительно толкучему рынку», работали они «наскоро и чрезвычайно дешево» (Пушкарев 2000). Бо́льшую часть сапожников второй и третьей группы составляли не иностранцы, а русские, часто крестьяне, приехавшие в столицу в весенне-зимний сезон на заработки. Правом открыть собственную мастерскую обладали только лица, приписанные к сапожно-башмачному ремесленному цеху, причем обувщикам дозволялось там же, при мастерской, торговать обувью собственного производства без необходимости записываться в купеческую гильдию. Но возможность открыть собственную мастерскую была не у всех, и большинство обувщиков работали по найму либо брали заказы на дом, и в этом случае к работе часто привлекали жен и детей. Жили и трудились такие обувщики в тяжелых условиях, в тесноте, часто по съемным углам или, объединившись в артели, в квартирах. Помимо мастера и членов его семьи, в одном помещении с ними, как правило, жили и работали подмастерья и ученики. Как ни сурова была жизнь сапожника — а выражения «пьян как сапожник» или «ругаться как сапожник» возникли не на пустом месте, — положение мальчика-подмастерья оказывалось еще тяжелее. Часто бедные крестьяне отдавали детей в подмастерья в город. Жанровая сцена с плачущим чумазым мальчиком, которого отчитывает вдребезги пьяный сапожник с обязательной бутылкой водки на столе, — один из характерных сюжетов в живописи передвижников, узнаваемая картина тягот народной жизни (И. Богданов «Новичок», 1893; М. Ватутин «Воспитатель», 1892, и др.).

Вынужденные работать быстро, чтобы прокормить себя и семью, простые сапожники и башмачники не особенно заботились об изяществе своих изделий. По словам современников, обувь для простонародья «уродлива, также смотрит угловатым футляром и требует обильной набивки тряпья, чтобы пригнать ногу простолюдина к этому футляру и защитить ее от мозолей» (Киттары 1861: 330). Такое положение дел сохранялось до начала машинного производства обуви.

Сдельный труд на дому оставался распространенной практикой. Работой обувщиков-надомников пользовались и владельцы известных, рассчитанных на состоятельную публику мастерских и магазинов. Так, у купца Федора Целибеева, хозяина нескольких лавок в Гостином Дворе, пять человек работали в мастерской и еще двести — вне заведения «под наблюдением» владельца (Керзум Шундалов 2005: 657). Кустарей-обувщиков высокого класса называли «волчками» — они «совершенствовали свое мастерство до художества» (Пришвин 1925: 6). Противоположностью волчков были так называемые погонщики — те, кто заботился прежде всего о количестве, а не о качестве.

Среди приехавших на заработки в Петербург и Москву было очень много выходцев из Тверской губернии, прежде всего из крупного села Кимры: к началу XX века до десяти тысяч кимрских сапожников «жили постоянно на стороне, главным образом в обеих столицах» (Столяров 1899: 35). Кимры и его окрестности — один из старейших центров обувного производства в России, а сапожничество — традиционный промысел местного населения. По словам Алексея Столярова, краеведа и выходца из кимрской династии обувных торговцев, достоверно известно, что местные сапожники снабжали русскую армию обувью уже в 1807 году. И в дальнейшем, по утверждению Столярова, военные обувные заказы способствовали развитию обувного производства в этом краю, что надолго сохранялось в памяти его жителей (Там же: 34).

Бо́льшая часть кимрского населения занималась сапожным делом, но купить готовую обувь в селе было трудно. Как правило, кустарь брал кожевенный материал в «раздаточной конторе» и сдавал оптовику готовую обувь. Оптовые торговцы развозили кимрскую обувь по всей России — в основном так называемый «черный сапог», или дешевую обувь для простонародья. Оплата труда мастера была сдельной и крайне низкой, потому что «с каждой пары кормятся в меньшем случае 5 человек» посредников (Столяров 1908: 28). Поставленные в такие условия, сапожники не хотели и не могли делать обувь качественно и уж тем более изящно. Столяров сочувственно описывает тяжелый труд кимрских обувщиков, отмечая при этом и свойственную всему местному мужскому населению «страсть к чрезмерному поклонению Бахусу» (Столяров 1899: 30).

Лист с изображением сценки «Разносчик сапог и башмаков» и диалогом персонажей. «Волшебный фонарь». 1818. № 12.

Альманах «Волшебный фонарь, или Зрелище С.-Петербургских расхожих продавцов, мастеров и других простонародных промышленников…» издавался в 1817–1818 годах, следуя европейской моде на изображение «народных типов». На его страницах портреты простонародных персонажей сопровождались характерными монологами или диалогами, знакомя читателя, в том числе иностранного (текст печатался на русском, французском и немецком языках), с непарадной повседневностью петербургских улиц

Качество кимрской (а зачастую и всей российской) обуви современники в большинстве своем ругали, особенно отмечая частоту случаев обмана, связанных с заменой материала. Так, в целях экономии обувщики нередко использовали дешевые заменители кожевенного сырья: например, на подошву использовали так называемую сдирку — прессованные с клеем обрезки кожи, стружку и прочие отходы. Трудоемким и грязным производством сдирки — самым низкооплачиваемым трудом в отрасли — занимались в основном женщины и девочки (Иванова 2006: 365). Распространенным способом обмана покупателя были картонные подошвы, которые ставили вместо кожаных. Тем не менее несправедливо было бы винить в жульничестве только кустаря-обувщика, смастерившего картонные подошвы, — и оптовый торговец, и владелец лавки прекрасно знали о качестве своего товара. Известный публицист Владимир Гиляровский так писал об этом в сборнике «Москва и москвичи»:

…практиковались бумажные подметки, несмотря на то, что кожа сравнительно была недорога, но уж таковы были девизы и у купца и у мастера: «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь». Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… «Зазывалы» уж узнали, зачем, и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником: пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…

— Ну, ну, в какой лавке купил?

Стоит несчастный покупатель, растерявшись, глядит — лавок много, у всех вывески и выходы