Медицина Средневековья: жить или умереть - Наталья Александровна Пелезнева

подобного противопоставления не было, грех называли причиной ментальных расстройств крайне редко. Хронисты предпочитали натуралистические объяснения: например злоупотребление алкоголем или сильное потрясение. Такие причины называли и некоторые жития, если «безумец» выступал не антагонистом святого, а простым искателем исцеления.* * *

А как на ментальные расстройства смотрели простые люди – не высокообразованные врачи и не духовные лица? Ответа на этот вопрос не найти в трактатах средневековых ученых. Но есть исторические источники, сохранившие голоса тех, кто никогда не брал в руки перо. Это многочисленные документы, созданные в ходе судебных процессов и уже после того, как суд вынес решение. У этой группы источников есть немало ограничений. В суд людей приводили неприятные, а то и страшные события, поэтому картина получается, скорее, негативной. К тому же это обычно поздние (по меркам медиевистики) источники. Составить полноценное представление о раннем Средневековье по ним не выйдет. Но есть у юридических документов и достоинства. Конечно, это их массовость. Некоторые архивы сохранили десятки, а то и сотни документов одного и того же типа. Таким образом, ученые видят множество схожих случаев и могут сопоставлять детали. Эти документы часто составляли, используя формуляр – четко определенную последовательность и набор элементов. Содержание такой бумаги легко уместить в таблицу, чтобы сравнить важные показатели. Так историк может выяснить, например возраст действующих лиц, их пол, семейное положение, иногда – уровень доходов семьи. Сегодня ученые не только работают с такими таблицами вручную. На помощь им приходят методы «цифровой истории». К примеру, современные методы помогают объединить всех людей, упомянутых в документах одного города, в огромную социальную сеть. Можно выяснить, как все они были связаны друг с другом: выделить группы – кластеры близких и дальних родственников, соседей, участников профессиональных объединений. Все это дополняет картину повседневной жизни Средневековья, когда-то нарисованную на основе более развернутых текстовых памятников.

В юридических документах время от времени упоминаются и люди, столкнувшиеся с ментальными расстройствами, а также их близкие. Историк Александра Пфау изучила 155 французских lettres de rémission, «писем о помиловании», в которых фигурируют «безумцы», названные разными терминами[294]. Чтобы найти эти письма, исследовательница просмотрела почти десять тысяч lettres de rémission, составленных с середины XIV до конца XV века. Можно сделать вывод, что «безумцы» оказывались в поле зрения правоведов не так уж часто. Зато эти документы сохранили множество деталей: такова особенность жанра. Их формальным адресатом был сам король, поскольку он мог даровать подданным помилование. Читали эти документы, конечно, приближенные правителя. Преступники, уже осужденные на определенное наказание, обращались к монарху, чтобы он рассмотрел дело еще раз и даровал прощение. Они, как правило, признавали, что действительно совершили преступление. В письмах делали упор, скорее, на обстоятельства события, которые могли перевернуть картину в их пользу или хотя бы вызвать сочувствие. Эти обстоятельства старались описать как можно подробнее. Преступники, для которых составляли lettres de rémission, принадлежали к самым разным слоям средневекового общества. Поэтому «письма о помиловании» – богатейший источник сведений о том, как жили простые люди, не оставившие после себя других документов. Письма, касающиеся «безумцев», обычно составляли их близкие. Значит, нам доступны точки зрения окружающих на ментальное расстройство средневекового человека.

Люди, просившие о помиловании родственника, обычно не получали университетского образования, а чаще не получали вовсе никакого. Поэтому они не пользовались терминами-диагнозами, которые так тщательно анализировали Бартоломей Английский и его коллеги. Эти люди ограничивались словами типа «безумный», «идиот», «дурак» или «простец». Но чаще они просто описывали действия человека, вообще никак его не называя.

Многие письма начинаются с целой серии доказательств того факта, что их герой действительно психически нестабилен. Составители документов опасались, что их близкого примут за симулянта. Признаки ментальных расстройств, которые я перечислю дальше, иногда были очень яркими и заметными. Значит, не составляло большого труда притвориться безумцем. Но люди, писавшие королю, настаивали: их родственник, был он преступником или жертвой, столкнулся с расстройством на самом деле. Чтобы доказать это, люди обычно обращались к его (или ее) биографии. Иногда близкие старательно доказывали, что человек странно вел себя с самого детства, припоминали множество эпизодов и ссылались на свидетелей. Так вели себя составители просьбы о помиловании Пьера Шамбо[295]. В 1390 году он поссорился со своими собутыльниками, выясняя, кто будет оплачивать счет в таверне. Спор вылился в драку, и Пьер – вольно или невольно – убил одного из приятелей. Письмо сообщает, что Пьера знали как «полного идиота, не обладающего здравым смыслом и осмотрительностью», и даже дали ему прозвище Le Fol (франц. «сумасшедший»). Долгая история ментальных нарушений Пьера должна была смягчить его наказание. Оправданием служили и единичные, но сильные эпизоды нарушений. Чаще всего это были попытки самоубийства: источники Пфау обычно сообщают о намерениях броситься в реку или колодец.

В иных случаях люди, наоборот, настаивали: безумие охватило несчастного внезапно, за считаные мгновения до того, как он совершил злодеяние. До этого никто бы и не подумал, что этот человек чем-то отличается от окружающих. Причины и последствия у таких эпизодов могли быть самыми разными. В 1364 году один пекарь узнал, сколько налогов ему предстоит заплатить, и так расстроился, что «обезумел от тоски» и богохульствовал на глазах у первых лиц города[296]. В 1489 году столь же внезапно произошел другой случай, с нашей точки зрения, куда более страшный. Мишель Галанд вскоре после родов «на мгновение лишилась рассудка и понимания» и заживо закопала младенца в канаве, опасаясь позора, – ребенок был незаконнорожденным[297]. В обоих случаях неожиданный эпизод безумия не требовал никаких объяснений.

Сцены из романа «Ивэйн, или Рыцарь со львом». Справа вверху – обезумевший от горя Ивэйн срывает с себя одежду и уходит в лес (Paris, BnF, MS Fr. 1433 folio 85, около 1325 года)

На проблемы могло указывать и странное поведение. Например, многие «безумцы» раздевались и бегали по улицам обнаженными или в одной нижней рубашке. Историки предполагают, что этот образ мог зародиться благодаря сюжетам рыцарских романов, известных многим в оригинале или пересказе. Герои романов, пережив страшное событие или сильную вспышку эмоций, порой теряли «цивилизованный» облик, принятый при дворе. Одежда была важнейшей частью образа: по ней окружающие догадывались, кто перед ними, если не знали человека в лицо. Впадая в безумие, рыцари первым делом избавлялись от одежды. Вот как это произошло