Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

государстве, должны были получить подтверждение из столицы. То же касалось и отношений правителя Улуса Джучи с монгольскими наместниками в Иране: в период междуцарствия они были вынуждены подчиняться ему, тогда как после избрания монгольского хана они вели себя более независимо, апеллируя к воле общемонгольского государя.

Проанализированная ситуация показывает, насколько неоднозначно формировалось управление в разных частях Монгольской империи и в разных вассальных государствах[104], включая и подсудность отдельных категорий дел. Впрочем, эта специфика сохранялась лишь в период правления Бату: его преемники в Золотой Орде уже не имели никакой власти над Анатолией, поскольку она перешла в подчинение Хулагу, брата Мунке, и его преемников [Шукуров, 2001, с. 156; Yildiz, 2006, p. 270].

За грехи покровителей: суд над уйгурским идикутом Салынды и грузинским царем Деметре II

Следующие два судебных дела, привлекшие наше внимание, – суд над уйгурским идикутом Салынды за участие в заговоре против хана Мунке в Монголии в 1252 г. и процесс над грузинским царем Деметре II по делу эмира Буги в Иране в 1289 г. Их объединяет не только статус обоих подсудимых – вассальных правителей, но и основания привлечения к ответственности: будучи приближенными к влиятельным представителям правящего рода и сановникам, они присоединились к заговорам против легитимных монархов (либо были в этом заподозрены) и вместе со своими сторонниками были преданы суду после подавления выступлений.

Первое дело имело место в Монгольской империи вскоре после прихода к власти хана Мунке, одним из первых судебных разбирательств во время правления которого стал суд над целым рядом потомков Чингис-хана, устроивших заговор против новоизбранного хана[105]. Поскольку заговор и последовавший за ним процесс повлекли существенное изменение глобальной расстановки политических сил на монгольском имперском пространстве, исследователи в достаточно малой степени затрагивали их последствия для вассальных владений и в еще меньшей степени связывали судьбу последних с данным процессом. Ярким примером тому служит судьба главы небольшого Турфанского государства – уйгурского идикута Салынды (Салын-тегина), чья казнь нашла отражение в ряде источников.

Сразу следует отметить, что до сих пор ученые никак не связывали дело Салынды с процессом против потомков Чагатая и Угедэя. Более того, даже даты его казни в исследовательской литературе существенно разнятся – от 1252 до 1258 г. (см., например: [Кадырбаев, 1990, с. 20]). И сам факт расправы с идикутом в большей степени подается в контексте усиления контроля со стороны Монгольской империи в уйгурском государстве, имевшем со времен Чингис-хана самую широкую автономию [Там же, с. 16; Тихонов, 1966, с. 57]. Это усиление исследователи как раз и связывают с казнью Салынды.

О деле идикута сообщают Ата-Малик Джувейни и Рашид ад-Дин.

В труде Джувейни достаточно подробно описывается, как некий Бала-битикчи (т. е. писец, секретарь), находившийся на службе у Огуль-Гаймиш, вдовы хана Гуюка, стал подбивать идикута Салынды на уничтожение всех мусульман, обещая ему в качестве поддержки 50-тысячную армию. Поддавшись на его уговоры, идикут стал собирать войска, намереваясь идти на соединение с Огуль-Гаймиш и ее сыновьями Ходжой и Наку. Однако его раб по имени Текмиш ночью, подслушав, узнал о планах Салынды и его сообщников, о чем несколько дней спустя донес эмиру Сайф ад-Дину, «доверенному министру двора», который как раз в это время находился в Бешбалыке. После предварительного следствия идикут и его сообщники были отправлены ко двору, где попали в руки верховного судьи нойона Мункесара, добившегося от них признания своей вины. Затем материалы дела были переданы самому хану Мунке, который приказал казнить заговорщиков в Бешбалыке, причем казнь состоялась как раз в тот день, когда идикут планировал истребить мусульман в своих владениях [Джувейни, 2004, с. 32–35].

В другом разделе «Истории завоевателя мира» эти события освещены более конспективно: «…в Бешбалыке идикут, бывший вождем многобожников и идолопоклонников, сговорился с шайкой мятежников, и они порешили в то время, когда мусульмане соберутся для молитвы в Пятничной мечети, превратить белый день в темную ночь, так чтобы утро им показалось полночью; и они намеревались скрыть огни ислама под темнотой неверия и рассеять верующих, чтобы они не смогли вновь собраться до самого Судного дня». Однако один раб, узнавший подробности, донес на идикута, который «с несколькими другими» был доставлен в ханскую ставку и подвергнут пыткам, заставившим его признать все обвинения. После этого ему был вынесен приговор, который привели в исполнение публично в его же столичном городе Бешбалыке [Джувейни, 2004, с. 425–426].

Рашид ад-Дин пишет об этих событиях достаточно кратко, упоминая, что «в [месяце] рамазане лета 650 г.х. [5 ноября – 4 декабря 1252 г. н. э.] в Бишбалыке Иди-Кут, главарь идолопоклонников, условился с некоторыми людьми, чтобы в пятницу, когда мусульмане соберутся в соборную мечеть, выступить и перебить их всех в мечети. Один гулям из их среды, который был осведомлен и знал о том деле, склонившись к исламу, донес на них и доказал их преступление. После того как Иди-Кута доставили в ставку и учинили [над ним] суд и он в преступлении сознался, последовал приказ увезти его в Бишбалык и [там] казнить в пятницу после намаза при всем народе» [Рашид ад-Дин, 1960, с. 138–139].

Нельзя не обратить внимания на то, что оба автора упоминают дело Салынды в тех же разделах, в которых сообщается о суде Мунке над потомками Чагатая и Угедэя и их сторонниками. Причем если Рашид ад-Дин поместил свой рассказ о расправе с идикутом после описания этих событий (что создает впечатление самостоятельного сюжета), то у Джувейни прямо говорится о связи Салынды с Огуль-Гаймиш и ее сторонниками, а второй фрагмент также прямо вписан в контекст процесса над мятежниками, поскольку после сюжета об идикуте следует рассказ о расправе с племянником Чингис-хана Эльджигитаем, наместником Ирана и союзником потомков Угедэя.

В пользу того, что идикут был осужден и казнен в качестве сообщника заговорщиков, свидетельствует и анализ ситуации, сложившейся в Турфанском государстве ко времени этих событий. Дело в том, что на рубеже 1230–1240-х годов его статус оказался весьма неопределенным: фактически входя в состав Чагатайского улуса (наряду со всем Восточным Туркестаном), юридически он оставался под контролем монгольских ханов, которые со времен Угедэя направляли в уйгурские владения своих даруг, все более и более усиливавших контроль за деятельностью идикутов [Кутлуков, 1977, с. 90; Тихонов, 1966, с. 59]. Кроме того, и сами правители Турфанского государства могли наследовать власть только после утверждения ханским ярлыком [Кадырбаев, 1990, с. 17]. Так было и с самим идикутом Салынды, ставшим правителем после смерти своего старшего брата Кишмаина (Кусмайина) [Бретшнейдер, 2018, с. 64–65]. Поскольку он получил ярлык предположительно от Гуюка, неудивительно, что в конфликте Чингисидов он стал на сторону его семейства, которое поддерживали и его фактические сюзерены – потомки Чагатая.

Обращает на себя внимание и тот факт, что Салынды обвинили в намерении устроить резню мусульман в своих владениях. Это