Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

б) Следы бичевания в виде крошечных гантелей именно такие, какие оставил бы римский флагрум (flagrum), состоящий из полос, на которых закреплены небольшие утяжелители такой формы, подобные тем, которые можно увидеть в некоторых археологических музеях. Было бы любопытно узнать, известно ли было в XIV веке о строении флагрума; если нет, это еще одно доказательство. А схождение отметин к той точке, где могла находиться рука палача? Они спускаются по спине, на бедрах расположены поперек, а затем восходят к икрам. Фальсификатор обо всем этом не думает. Чтобы убедиться в этом, достаточно изучить картины той эпохи, авторы которых в равной степени стремились изобразить истину.

в) Ягодицы и, возможно, область гениталий обнажены, что было бы сочтено неподобающим. Епископ или настоятель, заказавший плащаницу у художника, будь то монах или мирянин, не преминул бы настоять на изображении набедренной повязки, перизомы (περίζωμα), потому что следует принимать во внимание времена, когда якобы была изготовлена подделка: плащаница призвана подогревать рвение верующих, а не шокировать их чувства или возмущать их. Это настолько справедливо, что на некоторых копиях плащаницы перизома была добавлена.

г) Руки пробиты в запястье, а не в пясти, в соответствии с анатомическими требованиями и вопреки традиции.

д) Рана слева, а не справа, из-за инверсии изображения. […]»

«Из этих и многих других причин, – продолжает Ив Делаж, – проистекает убеждение, что образ плащаницы – не картина, созданная рукой человека, но что он получен благодаря некоему физико-химическому явлению. Отсюда возникает научный вопрос: как труп может оставить на покрывающей его плащанице изображение, воспроизводящее его формы и черты лица в деталях?»

Далее автор переходит к поиску причины формирования образа:

«Идея образования отпечатка при контакте с телом, испачканным, например, потом или кровью или же искусственно с помощью некоего красящего вещества, должна быть отвергнута, потому что такой процесс дает лишь грубое изображение, не имеющее эстетической ценности и сильно деформированное в плоскости ткани, которая должна была следовать изгибам тела, чтобы на ней получился отпечаток впалых частей».

Отсюда вывод:

«Изображение представляет собой более или менее ортогональную проекцию, несколько размытую, причем интенсивность оттенка в каждой точке меняется обратно пропорционально расстоянию от этой точки до соответствующей точки на теле, очень быстро уменьшаясь по мере увеличения расстояния и становясь равной нулю уже в нескольких сантиметрах».

Иными словами, на полотно предположительно воздействовала по законам расстояния некая неизвестная эманация, исходящая от тела распятого.

«В таком случае вопрос следующий: какое излучение или какие мощные вещества может вырабатывать тело в соответствии с условиями этого закона? Как плащаница или вещества, которыми она была пропитана, могла воспринять отпечаток и сохранить его?»

И здесь профессор Делаж приводит результаты экспериментов, которые он провел вместе с ассистировавшим ему Полем Виньоном:

«Сопоставление физиологических, химических и археологических данных породило следующую гипотезу: ткань, пропитанная эмульсией алоэ в оливковом масле, содержит тонкий слой алоэтина, который под действием паров щелочи буреет; эти щелочные пары могли образоваться в результате ферментации мочевины в карбонат аммония (пот, выделяемый телом во время пыток, содержит много мочевины). Гипотезу удалось немедленно подтвердить следующим экспериментом: мы надели на руку статуи велюровую перчатку, пропитав перчатку масляной эмульсией алоэ, и на следующий день на материи появилось изображение руки со всеми основными характеристиками плащаницы. […]

Итак, идея г-на Виньона, с которой я полностью согласен, заключается в том, что тело казненного положили на саван и накрыли им же; тело это было покрыто богатым мочевиной по́том; мочевина ферментировалась в карбонат аммония, который в спокойной атмосфере выделил пары, которые по мере удаления от поверхности, их испускающей, становились все менее концентрированными; плащаница же была покрыта эмульсией алоэ, которая под воздействием щелочных паров побурела, давая цвет тем более интенсивный, чем ближе к ней прилегало тело; отсюда и негативный образ с характеристиками, описанными выше».

Затем Делаж задумывается о географическом происхождении погребальных пелен:

«С одной стороны, у нас имеется плащаница, вероятно, пропитанная алоэ, что указывает на Восток, исключая Египет, и распятый человек, подвергнутый бичеванию, с раной в правом боку и терновым венцом на голове; с другой стороны, данные, происходящие из исторических источников, легенд и преданий и говорящие нам о том, что Христос в Иудее претерпел пытки, следы которых мы распознаем на теле, отпечатавшемся на плащанице.

Разве не естественно свести эти два параллельных рассуждения воедино и отнести их к одному и тому же объекту? Добавим, что для того, чтобы образ сформировался и впоследствии не пропал, тело должно было находиться в контакте с плащаницей не менее двадцати четырех часов – время, необходимое для получения отпечатка – и не более нескольких дней, по истечении которых разложение разрушило бы отпечаток и, в конце концов, саму плащаницу. Именно это, как сообщает нам предание (более или менее апокрифическое), произошло с Христом, который умер в пятницу, а в воскресенье исчез.

Если речь идет не о Христе, значит, перед нами обычный преступник. Но разве это соотносится с поразительным благородством, читающимся на этом лице?

Здесь добавлю, что мы имеем совпадение пяти обстоятельств (если перечислять лишь основные из них), причем совершенно исключительных: Восток, но не Египет, рана в правом боку, терновый венец, продолжительность погребения, черты лица. Предположим, что для каждого из них вероятность повторения составляет один шанс из ста, то есть один шанс из ста в пятой степени, или из десяти миллиардов, что все они совпадут. Я, разумеется, не претендую на точность расчетов, но привожу эти числа как иллюстрацию неправдоподобности сочетания всех этих условий у другого лица. […]

Если бы речь шла не о Христе, а о Саргоне, Ахиллесе или одном из фараонов, никому бы и в голову не пришло спорить… Я не занимаюсь богословием, потому что клерикализм и антиклерикализм не имеют к этому вопросу никакого отношения. Я рассматриваю Христа как историческую личность и не понимаю, почему кого-то может возмущать наличие материальных следов его существования»[261].

Превосходное рассуждение, хотя во времена обострения религиозной борьбы его было трудно принять. Профессор биологии с безукоризненной интеллектуальной строгостью определил область научных исследований, показывая, что в данном случае значение имеют только они. Догматизацией занимался не он, а его полные скепсиса противники, надменные и чопорные профессора Академии наук – из ограниченности ума и исключительно антирелигиозных соображений.

Поль Виньон, со своей стороны, опубликовал полное исследование на эту тему, развивая свою «эвапорографическую» гипотезу, преимуществом которой был тот факт, что формирование образа объяснялось не чудом Воскресения, а естественной причиной, обусловленной определенным биохимическим процессом[262]. Мы до конца оставались в мире чувственного восприятия вещей.

В 1931 году по случаю новой выставки профессиональный фотограф Джузеппе Энрие (1886–1961) получил разрешение на съемку Плащаницы. Ему ассистировали