Истоки первой мировой войны - Джеймс Джолл

чтобы в займе не участвовала Германия. К 1905 г. стало ясно, что Россия потерпела поражение, и это вместе с растущими беспорядками внутри страны поставило под сомнение следующий заем. К концу года революционное движение приняло значительный размах, и капиталы были поспешно отозваны из России. Русскому правительству, старавшемуся восстановить страну после поражения от Японии и революции, большой заем был необходим: перед иностранными инвесторами стоял выбор: либо вложить в Россию больше денег в надежде сохранить свои предыдущие ставки, или потерять все, если в России снова начнется революция, анархия и банкротство. Дипломатические последствия также были непростыми.

Весной 1905 г. марокканский кризис создал серьезное напряжение и даже начали поговаривать о войне между Францией и Германией. В переговорах на международной конференции в Марокко и на конференции в Альхесирасе и французское и германское правительства, пользуясь большой нуждой России в деньгах, пытались– получить дипломатическую поддержку со стороны России в Марокко. Германское правительство рассчитывало, пообещав России заем, что оно обеспечит себе поддержку России, которая использует свое влияние в Париже и заставит Францию пойти навстречу некоторым требованиям Германии о будущем статусе Марокко. Французы также дали ясно понять, что заем для России будет зависеть от полной поддержки Россией их позиции на конференции в Альхесирасе. Французские банкиры сомневались в финансовой стороне будущих долгосрочных обязательств перед Россией, а одобрение французского правительства было важным в случае, если заем будет иметь хоть какой-либо шанс на успех. Таким образом, хотя Витте предпочел бы международный заем с германским и французским участием, он был вынужден выбрать заем только от Франции. Германское правительство запретило любые дальнейшие финансовые обсуждения с Россией, а Россия безоговорочно поддержала Францию в Альхесирасе. Когда российские представители приехали в Париж для заключительных переговоров, Пуанкаре заметил: «Он прибыл, чтобы требовать от Франции уплаты долга, который почти привел меня в стеснительное положение. Он жаловался на требования, выдвинутые французскими банкирами, которые, честно говоря, довольно скупы»[233].

Заем, полученный в апреле 1906 г., помог России восстановиться после разрушений предыдущих двух лет и стал подтверждением уверенности Франции в своем союзнике. Так рассматривали его и союзники левого крыла. Максим Горький сожалел, что «Франция больше не мать свободы, а только женщина на содержании у банкиров»[234]. И когда британское правительство заключило соглашение с Россией, группа представителей передовой интеллигенции, включая Бернарда Шоу и Джона Голсуорси, написала в «Таймс»:

«Соглашение упрочит кредит, выданный России, и позволит правительству успешно обратиться к Европе за другим займом, над которым представители народа не будут иметь контроля и который только будет служить укреплению положения аристократии. Мы также боимся того, что, полагаясь на этот измененный кредит и более тесные отношения между правительствами, английский народ испытает искушение сделать еще большие вложения в акции российского правительства — вложения, способные повлиять на наше политическое отношение к России и на нашу власть, как можно уже наблюдать в случае с Францией»[235].

Их опасения о судьбе инвестиций Британии в Россию были преувеличены (хотя в Россию к 1914 г. было вложено больше британского капитала, чем в какую-либо другую европейскую страну), но они были правы, предчувствуя тесные связи между представлением общественности об отдельной нации и международным кредитом. Инвестиции Франции в России были, как отмечал Роже Жиро[236], вложениями в царский режим, а с экономической точки зрения, решение вложить деньги в Россию, несмотря на ее ненадежное положение в 1906 г., окупилось сполна. В течение следующих восьми лет развитие промышленности в России, казалось, подтвердило политику Франции, и с ускорением темпов российского перевооружения после 1909 г. необходимость в дальнейших займах возросла. В то же время французские финансисты увеличивали свои вложения в другие секторы российской экономики, такие, как угледобыча. Эти тесные экономические связи проходили не без трудностей. Российские националисты сожалели об иностранном влиянии и о получении иностранцами доходов в России, и одним из пунктов повестки дня во время визита Пуанкаре в Санкт-Петербург в июле 1914 г. было обсуждение вопроса о судебном разбирательстве по поводу управления французами угольным синдикатом, с целью пробить брешь в российских законах, поддерживавших монополию. Неизвестно, сколько бы длились такие националистические настроения в России, если бы не началась война в 1914 г. На какое-то время связи стратегии с финансами стали теснее. Заем ноября 1913 г. был предназначен для расширения сети российских железных дорог, включая новые линии, которые намечалось закончить к 1918 г. Железные дороги были необходимы для ускорения сроков мобилизации на востоке России. Во время переговоров о следующем займе в начале 1914 г. французские представители опять подняли вопрос о немедленном строительстве линий, в то время как русские старались не быть слишком связанными строительством специфических железнодорожных линий и подчеркивали экономическую важность увеличения сети железных дорог в общем. В начале 1914 г. финансовые, стратегические и политические интересы совпали настолько, что союз Франции и России стал крепче, чем когда-либо. Взаимодействие политики и экономики укрепляет союз, и трудно сказать, какой из этих факторов играет более важную роль. Скорее всего один является опорой другого. Поскольку политическая схема союза была создана, как правительство, так и деловые люди все более чувствовали себя обязанными работать по этой схеме, а экономическая необходимость не пускать германцев в долю российского займа и на российский рынок вооружений еще более укрепили тенденцию разделения сил на два враждебных блока. Финансисты никогда не создавали франко-российский союз, но они быстро увидели выгоду, которая появляется благодаря ему, как психологическую, так и практическую. Политики и генералы также не учитывали интересы финансистов, когда создавали союз, но они быстро поняли, что финансовые связи могли служить их дипломатическим и стратегическим целям.

Финансовая мощь Франции сделала ее желаемым экономическим партнером. Это привело в некоторых районах, а именно в Марокко и Багдаде, при осуществлении железнодорожного проекта к временному сотрудничеству между Германией и Францией. После марокканского кризиса 19051906 г. германское правительство осознало, что на тот момент не так уж много можно было добиться от прямого воздействия на положение французов там. В течение нескольких следующих лет, особенно в период разногласий между двумя государствами, оба правительства желали достичь некоторого соглашения по различным экономическим вопросам в Марокко, например, поддержав создание франко-германского консорциума по добыче там минеральных ископаемых. Эта попытка международной кооперации между Круппом и Тиссеном и французским союзом марокканских шахт не увенчалась успехом не из-за какого-либо изменения в политике, а из-за действий германской группы братьев Маннесман, которые старались заполучить единоличный контроль над шахтами в Марокко. Они получили поддержку известной в Германии националистической влиятельной группировки (Всегерманского союза), с чьей помощью представили себя работающими на благо Германии и доказали, что