Медицина Средневековья: жить или умереть - Наталья Александровна Пелезнева

забудется, а дочку со временем начнут принимать за преступницу. Тень слухов и сплетен быстро распространится и на других родственников, включая братьев и сестер Анны (скорее всего, они у нее были), которым еще предстоит обустраивать свою жизнь. Поэтому родители посчитали нужным расстаться с дочерью. Та могла вести размеренную жизнь в уединении, но самой Анне хотелось совсем другого. Она дождалась момента, когда старшие монахини решили отправить ее в другой, более крупный монастырь. Там Анне поручили собирать милостыню на улицах. Однажды она не вернулась в обитель, и больше никто из монахинь ее не видел. Но из документов мы знаем, что судьба Анны сложилась вполне счастливо. Отсутствие руки не помешало ей выйти замуж и стать матерью и хозяйкой собственного дома – видимо, к этому она и стремилась. Может быть, ее родители перестраховывались напрасно, но кто знает, что было бы с Анной без этих приключений. Конечно, эту удивительную историю мы знаем со слов самой женщины, поэтому на деле она могла оказаться кем угодно – как жертвой обстоятельств, так и преступницей-авантюристкой. Но факт остается фактом: заявление у Анны приняли, а значит, даже власти поверили ее словам. Вполне возможно, что некоторые семьи действительно отказывались от пострадавших близких по таким же соображениям.

Что происходило с женщинами, которые столкнулись с серьезными болезнями, уже будучи замужем? Недуг, в том числе долгий и мучительный, в Средние века не всегда считали весомой причиной для развода. Во многом это зависело от вероисповедания. Христианство запрещало развод с больным супругом любого пола за очень редкими исключениями – например в случаях импотенции[242]. Собственно, такую процедуру обычно не считали разводом: участники судебного процесса старались доказать, что этот брак изначально не мог считаться полностью законным, поэтому его следует не расторгнуть, а аннулировать. Заболеваний, которые позволяли бы христианам законно расстаться, было не так много. Известно, что даже заражение одного из супругов лепрой не обязательно становилось поводом развестись[243]. Поэтому замужняя христианка, столкнувшаяся с тяжелой болезнью, обычно имела право оставаться в доме своего супруга. Иногда закон устанавливал определенные сроки. Скажем, византийские нормы обязывали мужа, супруга которого страдала «безумием», ждать облегчения симптомов в течение трех лет[244]. Если за это время состояние жены не улучшилось, муж мог расторгнуть брак. Женщина отправлялась в дом своих родителей или других родственников, и они были обязаны принять ее. Если у «безумной» не было родных, заботу о ней обеспечивал местный епископ.

Средневековые мусульмане пользовались большей свободой. Увы, речь в основном о мужчинах. В теории попросить о разводе могла и женщина, но у нее было меньше законных поводов это сделать[245]. При этом разведенная мусульманка имела право выйти замуж снова – но не факт, что с тяжелой болезнью ей удалось бы найти нового супруга. Принятое в исламе многоженство иногда облегчало положение заболевшей женщины: с разрешения мужа она могла оставаться в доме, получая уход и поддержку. Впрочем, оно же могло обернуться и несчастьем, если глава семьи отказывался «отпускать» пострадавшую жену, заставляя ее подчиняться новой супруге.

Нормы иудаизма допускают развод на похожих условиях: мужчине добиться его проще, чем женщине. Тем не менее супруга имела право требовать развода. Согласно Галахе (традиционному иудейскому праву), болезнь входила в число основных причин расторжения брака с обеих сторон[246].

Что же о своем состоянии думали сами женщины, которым не повезло заболеть? Как и в случае с мужчинами, мы знаем об этом очень мало, и дело снова в особенностях средневековых исторических источников. Люди той эпохи часто не считали нужным писать о самих себе. Они могли воспринимать это как нескромность, гордыню или просто уделять куда больше внимания другому – например тонкой игре отсылок и подтекстов, связывающей их сочинения со священными книгами и трудами древних. В итоге эти столетия оставили нам единицы непосредственно автобиографических сочинений. Но такие книги существуют, и в них немало интересного о здоровье и болезнях.

Автобиографии в более-менее привычной для нас форме появились ближе к закату Средневековья. Первую подобную книгу на английском языке создала в 1430-х годах Марджери Кемп (1373–1438), паломница и визионерка, то есть женщина, которой являлись видения. Писать она не умела, поэтому наняла писца и продиктовала ему историю своей насыщенной жизни. Хотя ее книгу можно считать полноценной автобиографией, Марджери говорит о себе исключительно в третьем лице, а иногда называет себя «это создание» (среднеангл. this creatur). Ученые спорят о том, почему она решила обозначить себя именно так: то ли подчеркивала, какое скромное место она занимает среди других Божьих созданий, то ли намеренно отделяла себя-писательницу от себя-героини. Марджери прожила удивительную жизнь и описала ее так, что оставаться равнодушным к ее личности невозможно. Даже у обычно сдержанных ученых ее книга вызывает яркие эмоции. Одни включают Марджери в число самых интересных мистиков Средневековья, другие говорят о том, какую роль она сыграла в английской литературе. Третьи, напротив, ищут в рассказах Кемп несостыковки и настороженно относятся к ее вспышкам чувств и потокам слез. Некоторые исследователи называли ее «чудачкой», «безумной» и даже «истеричкой»[247] – увы, в научной литературе XX века выразительность порой ставили выше этики.

«Книга Марджери Кемп» рассказывает не только о странствиях женщины по родной Англии и Святой земле, но и о ее трудностях с физическим и ментальным здоровьем. Проблемы начались вскоре после первых родов, когда Марджери было чуть больше двадцати. Судя по всему, роды прошли тяжело, женщина была уверена, что не выживет. К ней пригласили священника для последней исповеди. Этот ритуал был крайне важен для средневекового христианина. Люди считали: тот, кто не получил отпущения грехов перед смертью, собственноручно лишает себя шанса на спасение души. Исповедь была очень нужна Марджери, потому что, по ее словам, на душе у нее лежал тяжелый грех – мы так и не узнаем какой. Но со священником роженице не повезло. Едва услышав о ее сравнительно «легких» провинностях, он принялся бранить несчастную. Сказать о тяжком грехе, который давно мучил ее, она так и не решилась. Итак, Марджери Кемп страдала и от физической боли, и от страха, что неполная исповедь поставила под угрозу ее душу. Пережив потрясение, женщина «сошла с ума, и духи невероятно беспокоили и терзали ее в течение полугода, восьми недель и нескольких дней»[248]. Вот что вспоминала Марджери спустя годы:

«В это время она видела, – как она думала, –