Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

порицания»[184]. Для XIX века это было вполне достаточное объяснение, хотя некоторые сомнения всё же уже возникали, раз в принципе Левшину вообще потребовалось такое оправдание. Впрочем, и для суровых условий XVIII века были вполне естественны как манифест Елизаветы и указания губернатора Неплюева, так и действия казахов против башкир, ну и, конечно, против джунгар.

В то же время современный российский историк Николай Петрухинцев оценивает ситуацию с точки зрения исторической неизбежности. По его мнению, «рано или поздно интересы развития России потребовали бы дальнейшей интеграции Башкирии и неминуемого ограничения башкирской автономии. И, скорее всего, недальновидная политика башкирской элиты, не хотевшей поступиться даже частью своих прав и строившей (не учитывая изменившихся условий) свою тактику в расчёте на традиционалистский осторожный курс России, тоже привела бы к вооружённому столкновению. Башкирия в XVIII веке не могла бесконечно долго сохранять почти полную независимость и не предоставлять свои территории для нужд промышленного развития и сельскохозяйственного земледельческого заселения»[185]. Собственно, это вполне реальная оценка ситуации с российской точки зрения. После петровских реформ возможности Российской империи заметно выросли и было бы нелогично, если бы она не попыталась их реализовать. В этой ситуации сравнительно небольшим зависимым от России народам, таким как башкиры, а в перспективе и казахи, было сложно противостоять набравшей ход колоссальной по своей мощи имперской машине и её заметно возросшим потребностям.

Без всякого сомнения, в истории казахов стоит выделить 1750-е годы. Это было время разгрома и уничтожения джунгар, поражения башкир и их окончательной интеграции в Российскую империю при одновременном сохранении фактической независимости казахских ханств между двумя империями — Российской и маньчжурской Цин. В то же время ханств и ханов в Казахской степи в итоге стало слишком много, процесс децентрализации только усиливался.

Убийство Абулхаира в 1748 году наглядно продемонстрировало доминирующую тенденцию в политических процессах — усиление роли отдельных племён. Но главное заключается в том, что, находясь между Россией и Китаем, казахские ханства не имели другого варианта развития событий. В любом случае они не имели возможности сохранить политическую самостоятельность, например, попытавшись восстановить единое ханство. Для этого не было условий. Пока казахи имели только чётко очерченные линиями крепостей границы с Российской империей и пустые после уничтожения джунгар степные территории на границах с цинским Китаем. Для отдельных разрозненных племён или групп племён, или выбранных ими ханов этого было вполне достаточно. В степи у них не было больше конкурентов, а соседние империи воспринимались как данность, которую можно было попытаться использовать в своих интересах, в том числе противопоставляя их друг другу.

Однако в общем ходе истории значение имел не выбор казахами политической ориентации, а то, какая из соседствующих с Казахской степью оседлых империй — Россия или Китай, будет в конечном итоге иметь преимущество. Мы уже знаем, что итоговое преимущество оказалось у России, но в XVIII веке наверняка этого знать не могли.

Глава 5. Казахские ханства: завершение истории

Между Россией и Китаем

Лучше всего ситуацию, которая сложилась в отношениях казахских ханств и России в середине XVIII века характеризует записка оренбургского губернатора Ивана Неплюева в коллегию иностранных дел в связи с убийством хана Абулхаира. «Ханы бывают у них не по наследству, но по народному избранию. Итако, ежели со стороны е.и.в. в то, чтоб ханы их были наследственные вступить, а их киргис-кайсацкие старшины того не похотят и не примут, то принуждать их к тому неудобно»[186]. Это мнение интересно не только с точки зрения выборности ханов. Хотя это напрямую говорит о слабости ханской власти и одновременно о силе отдельных племён, которые как раз и представляли их старшины. Более важно, что такая оценка ситуации в устах губернатора с репутацией весьма жёсткого политика наглядно демонстрирует, что у России в этот исторический момент пока не было реальных средств воздействия на казахов.

Более того, падение джунгар и установление на их бывшей территории власти империи Цин в целом создавало для России новую ситуацию в её восточной политике. Маньчжурская империя оказывалась в непосредственной близости с теми территориями в центральной степной Евразии, которые в Российской империи уже считали зоной её влияния. Более того, на ряде направлений, где ранее находилось Джунгарское ханство, цинские владения вплотную приблизились к линии российских крепостей, которые обозначали границу империи. С учётом того, что ещё с XVII века у России были значительные противоречия с империей Цин на Дальнем Востоке, в районе реки Амур, то появление маньчжур ещё и в бывшей Джунгарии не могло не беспокоить российские власти.

После 1757 года две крупные континентальные империи оказались в непосредственной близости друг от друга на огромном расстоянии от Иртыша до Амура. Кроме того, быстрый разгром джунгар, и особенно те огромные усилия, которые предприняли для этого маньчжуры, не могли не произвести соответствующего впечатления на власти Российской империи. Так, согласно одному из донесений, поступившему в 1756 году в Петербург от российского представителя на границе с Китаем, против Джунгарии было мобилизовано «мунгальское войско, собранное из манжуров, мунгальцев и салонов, состоит в контайшинской стороне без малого с 400 тыс. под командою 6 генералов, из которых 5 человек из манжуров, а шестой, именем Шадар-ван, мунгальской хотогоец»[187].

Безусловно, что пограничный чиновник явно преувеличил возможную численность армии Цин. Но всё-таки это было донесение, полученное по официальным каналам от российского представителя. И это было не единственное такое тревожное донесение с границы. Так, в июле 1760 года начальник Колывано-Кузнецкой линии полковник Дегаррига доносил командующему сибирскими войсками генерал-майору фон Веймарну, что получил сообщение с границы о «собрании китайского владения мунгальского войска немалого числа, кое де войско стоит вооружено близ российской границы и намерены де учинить на российские жилья нынешним летним временем нападения»[188]. В марте этого же года сибирский губернатор Саймонов писал в сенат империи, что «впредь по утверждении в тамошних местах власти их (империи Цин. — Прим. авт.), приближаясь и к здешним сибирским границами линиям, по известных на оных малолюдству, российской стороне не токмо беспокойными, но и весьма опасными соседями зделатся»[189]. Можно представить, какое неблагоприятное впечатление производили такие донесения на власти в Петербурге.

Дело в том, что даже после переброски в 1740-х годах в связи с джунгарской угрозой в Сибирь нескольких полков регулярной российской армии, военные возможности России на китайской границе заметно уступали возможностям Цин. Кроме того, с 1756 года Россия принимала участие в войне