Мертвецы и русалки. Очерки славянской мифологии - Дмитрий Константинович Зеленин

на заложных покойниц, только потому, что им не было известно о существовании особого разряда нечистых, «заложных» покойников, – того разряда, о котором мы подробно говорили в первой главе этой своей статьи.

§ 43. Здесь мы приведем полностью и буквально несколько имеющихся в наших источниках свидетельств, которые описывают природу и свойства русалок подробнее других. Цель наша при этом двойная: а) дать читателям возможность ближе и нагляднее ознакомиться с мифологическим образом русалок и б) сводом возможно большего количества данных о русалках облегчить будущим исследователям дальнейшее изучение этого мифологического образа: нас же в данном случае занимает главным образом только один вопрос – о принадлежности русалок к заложным покойницам.

№ 1. После смерти одесского протоиерея Николая Ивановича Соколова были напечатаны его «воспоминания и автобиография». Детство свое о. Соколов провел в Орловской губ., гл. обр. в с. Спасском Мценского у. (в первой половине XIX в.). По воспоминаниям своего детства автор рисует также и местное народное воззрение на русалок.

В Троицын день завивали венки, угощались в лесу, кружились в венках, стоя под аркою связанных ветвей, но «спешили оставить лес до заката солнца потому, что с ночи Троицына дня» на целую неделю лесом овладевали русалки.

Это молодые существа женского пола, ходят голые, без обуви и без покрова на голове. Тело у них белое, как снег; лицо светлое, как восходящая луна; волосы красновато-светлые с длинными локонами расстилаются по плечам. Они легки, как пух, быстро перебегают от дерева к дереву, перескакивают с ветви на ветвь и, качаясь на ветвях, чистым и нежным голосом альт зовут подруг: «Кума, кума! Приходи!» Девок и молодых женщин не любят и, когда увидят какую в лесу, нападают на нее, срывают одежду и ветвями прогоняют из леса. Но мужчин с хохотом окружают, рвут одежды, пока совершенно не сделают голыми, потом сзади хватают под мышки, щекотанием приводят их в хохот и щекочут до тех пор, пока они не падают в обморок. Тогда, осыпая их поцелуями, берут на руки и невидимками приносят в дом и полагают на их постели, а женатого – к жене под бок. Стариков же и старух русалки не любят и прячутся; им доводится слышать только голоса русалок и видеть, как ветви колеблются под ними, когда они качаются.

Одному из отважных молодых людей сильно захотелось видеть русалок. Чтобы избежать щекотания их, ему посоветовали обратиться наперед к знахарю. Вот какой рецепт дал ему знахарь: «Когда настанет ночь и все лягут спать, и ты ляжь на своей постели и не спи, пока все не заснут. Когда все захрапят, ты поднимись, разденься догола и надень два креста: один – на грудь, другой – на спину. Русалки оттого нападают сзади, а не спереди, боятся креста на груди; а как у тебя будет висеть крест и на спине, и притом ты будешь гол, то они будут играть с тобой, но до тебя не коснутся». Парень строго выполнил наставления знахаря. Он лег первый и притворился спящим; когда полегло все семейство и заснуло, он – долой с себя рубашку, надел два креста, так что один висел на груди, другой – на спине, и шмыг из дома – через огород, конопляник, ниву – духом перелетел в лес. Смотрит: множество русалок! Одни качаются по ветвям, другие водят хороводы, иные поют, хохочут. Они все были голые. Тела их были белы, как снег; лица сияли, как полная луна; волосы светло-огненные кудрями падали по плечам. Парень остолбенел от страха и восторга. Долго он любовался красотою русалок, грациозными движениями, приятными и звонкими голосами и неподдельным восторгом и веселием их. Вдруг русалки затихли и стали неподвижны. Они почуяли дух человека и, взглянув в ту сторону, где стоял парень, вдруг бросились к нему с хохотом и рукоплесканиями и окружили его. Каждая хотела обнимать и целовать парня, но руки и губы не прикасались к нему. Каждая забегала назад и старалась схватить под мышки, чтобы щекотанием расположить его к хохоту и веселью; но опять руки их не прикасались к парню. Тогда парень ободрился; он сам начал играть с ними, старался схватить которую-нибудь, но руки его не прикасались к ней. Он пел и плясал с русалками целую ночь. К утру они заманили парня в кусты и в густую высокую траву и стали кататься по траве. Им последовал и парень. Но вдруг крест, висевший на спине, спал с него. Русалки схватили его сзади под мышки и стали щекотать. Он хохотал до тех пор, пока не упал замертво. Тогда чуялось ему, что русалки положили его на ветви и понесли его молча. Вынесли из лесу; вот несут его через ниву, конопляник, двор, внесли в избу и, надев на него рубашку и порты, кладут на постель. Затем уходят и уносят ветви. Парню все еще слышался вдали хохот и песни русалок. Наконец он заснул глубоким сном. Его едва мог разбудить отец криком: „Покуда ты будешь дрыхнуть? Вставай! Уж солнце взошло!” Об этой ночи парня у русалок знали и рассказывали не только жители нашего села, но и жители соседних сел. Если бы сделать об этом повальный обыск, то подтвердили бы не только крестьяне, но помещики их».

«После Семицкой недели в лесу уже не бывает русалок. Одни говорят, что они поднимаются вверх и живут на облаках, другие думают, что они скрываются под землей и спят там остальное время года; а иные думают, будто они переселяются в реки. Но последнее мнение никем не принимается в Орловской губернии: каждому известно, что в воде рек живет водяной, который принимает в свои объятия всякого утопленника и задерживает его, не давая ему жить на воздухе… Говорили еще, будто русалки, оставив лес, долго еще остаются на нивах и катаются в волнах нивы. Но это ложь: на полях есть полевой»[520].

№ 2. «Пошел он (плотник Гаврила) в лес по орехи, да и заблудился. Не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево. Задремал и слышит вдруг: кто-то его зовет. Смотрит – никого. Он опять задремал – опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со смеху. А месяц-то светил сильно, все видно. Вот зовет она его, и такая сама вся светленькая, беленькая сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь. Гаврила-то так и обмер, а она знай хохочет да его все к себе этак рукой зовет. Уж