Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

Отсюда объяснимо и на первый взгляд непоследовательное поведение командира Добровольческого корпуса в день начала заседаний. На предварительном совещании старших начальников Дроздовской дивизии «было единогласно решено просить генерала Деникина остаться у власти, так как все мы не могли мыслить об ином Главнокомандующем». Пришедший позже Кутепов говорил о твердом желании Главкома оставить свой пост, но это не поколебало единодушия дроздовцев. «У всех нас было впечатление, что генерал Деникин пришел к своему решению вследствие какого-то разногласия, интриг и выраженного ему недоверия… Нам было совершенно непонятно поведение генерала Кутепова, а потому большинство ушло с заседания неприязненно настроенными против него», — вспоминал один из участников, генерал-майор М. Н. Ползиков. Тоже повторилось и на совещании всех старших начальников корпуса. «Генерал Кутепов сидел грустный, как бы подавленный, и неоднократно заявлял о твердом решении генерала Деникина… Невольно вспомнились слухи о его неладах с генералом Деникиным и о «подкапывании». Это было совершенно неправдоподобно, но тем не менее не было объяснений молчаливому, пассивному, а потому непонятному» поведению командира корпуса.[701]

Думается, ларчик открывается просто, если исходить из нашего понимания. Значительную часть Военного совета составили командиры дивизий и даже полков Добровольческого корпуса, а окрестности дворца, где проходили заседания, были фактически блокированы оцеплением офицеров-дроздовцев. При таком раскладе Кутепов мог наивно рассчитывать на избрание. Но неожиданным и роковым препятствием стало упорство, с которым начальники частей корпуса держались за Деникина. Именно на предварительных консультациях Кутепову было многозначительно заявлено о готовности расстрелять любого претендента; впоследствии генерал вспоминал, как «возбуждение в настроении моего корпуса все больше и больше возрастало; многие горячие головы хотели уже принять решительные меры».[702] Крушение надежд буквально на глазах и стало причиной кутеповской подавленности.

Характерно, что на Военном совете добровольцы вначале помалкивали, давая высказаться остальным. И только когда первый сумбур поулегся, прозвучало имя Врангеля и началась подготовка бюллетеней, Кутепов наконец-то отчетливо понял, что на карту поставлен его авторитет среди подчиненных и необходимо проявить единодушие с ними. Он встал и внушительно заявил о доверии Деникину, невозможности для себя принять участие в выборах и категорическом отказе от них. Его выступление шумно поддержали представители Добровольческого корпуса; Витковским была составлена соответствующая телеграмма в Ставку, — впрочем, без подписи Кутепова.[703] (Видимо, Витковский проявлял особое рвение из-за двусмысленного положения, в которое он попал по милости командира корпуса со своим письмом сербскому представителю.)

Получив же на следующий день приказ Главнокомандующего о назначении Врангеля (и находясь в изоляции от подчиненных на узком совещании старших генералов), оставалось подчиниться. Но и тут имеются разночтения. Записям Ползикова противоречит дневник Витковского, который свидетельствует: после удаления с Военного совета начальников дивизий и командиров полков их яростные протесты возымели действие, произошло «признание генералом Драгомировым своей ошибки и извинение. Возобновление общего совета.[704] (Выделено нами — Р.А.) Иначе говоря, Кутепов в изоляции не был, но и поддержки подчиненных не получил. Приказ же Деникина положил конец и первоначальным намерениям Кутепова, и противодействию уходу Главнокомандующего со стороны строевых добровольческих командиров.

Как бы то ни было, эти события со всей очевидностью продемонстрировали влиятельность именно «стародобровольческой» группировки.

В свою очередь, исключительность положения Добровольческой армии вызывала с весны 1919 г. усиливавшееся недовольство других частей ВСЮР. Врангель — правда, еще в бытность командующим Кавказской армией — отмечая «безмерные подвиги» и «заслуженную славу» добровольцев, в письме Деникину сожалел о предпочтениях и заботах, отданных командованием им в ущерб прочим.[705] Через год Слащов, державший в ежовых рукавицах и войска, и тыл, узнав о прибытии на полуостров скандально известного кутеповского воинства, небезосновательно обмолвился в приказе: «Теперь прощай порядок в Крыму!»[706] Помимо изрядной дозы фрондерства, данное заявление содержало прямое противопоставление с «коренными» добровольцами. Слащов резко отрицательно оценивал и стремительные карьеры «вундеркиндов», как он пренебрежительно называл юных генералов и полковников, и почти не допускал такого в своих войсках.[707] Критика содержала и справедливые моменты — за игнорирование талантливых офицеров, пришедших в Белое движение позже, — и упрямое нежелание признавать большую осторожность командования при выдвижении молодых.

Сменивший Деникина на посту Главнокомандующего Врангель первоочередной задачей считал подъем боеспособности войск путем решительного морально-дисциплинарного оздоровления и отдыха. «Разгул, хулиганство и бесчинства, наблюдавшиеся в первые дни по прибытии армии в Крым, были пресечены», — отмечал очевидец, приписывая это и воодушевлению от первых выступлений и приказов Врангеля, и неким «элементарным мероприятиям».[708] Разумеется, в реальности поразительная результативность была достигнута как раз благодаря «фонарной деятельности» Кутепова, беспощадно вешавшего «офицеров и солдат старейших добровольческих полков чуть не за каждое разбитое в ресторане стекло».[709] «С просьбами о помиловании по таким делам обращаться ко мне запрещаю, несмотря ни на служебное положение, ни на прошлые боевые заслуги»,[710] — объявил он в приказе, тем самым окончательно аннулируя негласную неподсудность первопоходников. Этот единственно возможный путь был вполне созвучен предложению нового начальника штаба ВСЮР генерал-лейтенанта П. С. Махрова — «появление на улице в явно нетрезвом виде считать преступлением, влекущим предание военно-полевому суду и смертной казни».[711] Активно практиковались расстрелы за грабеж и разжалования за дебоши.

На успех восстановления порядка повлияли следующие факторы. Во-первых, энергичность, бескомпромиссность и широкое применение суровых карательных мер, уничтоживших уверенность во вседозволенности и безнаказанности. Во-вторых, «во время долгого отступления произошел естественный отсев» — слабовольные, разочарованные, а также падкие на добычу от побед явно преступные элементы, покинули армию, так как «ее новый нравственный курс им был не по плечу».[712] В-третьих, среди добровольцев всегда была и тогда усилилась широкая прослойка, молчаливо осуждавшая насилия, а иной раз и расстреливавшая даже первопоходников, как случилось во 2-м Корниловском полку под Орлом.[713] Эти офицеры выказали мощную поддержку новому курсу, ожидая, что «Врангель всех, господа, подтянет» и «вот если б офицера на вешалку вздернули».[714] Поэтому, вопреки опасениям, личный состав подчинился, а не взбунтовался окончательно.

С этого времени наблюдался малозаметный и вместе с тем настойчивый идейно-нравственный возврат к подвижничеству первопоходников: «Не будем бояться язв своих. Чтобы от них избавиться, нужно их обнаружить. А чтобы их обнаружить, нужно обрести смирение».[715] Не распространившись широко, он охватил лучших представителей добровольчества, среди которых витали ожидания зарождения «какого-нибудь ордена, рыцарского общества».[716] Особенно сильно эти настроения проявились в первые эмигрантские годы; наиболее ярким примером оказался возникший в 1922 г. в среде корниловцев проект основания в армии «рыцарского Ордена Св. Александра Невского», главным лозунгом которого наряду со служением Родине и антибольшевизмом стала «беспрерывная работа над собой, борьба со своими дурными привычками и наклонностями везде, всегда и при всяких обстоятельствах». Офицеры подчеркивали, что вступление в него «должно производиться не просто записью, а после того, когда каждый проникнется задачами и целью Ордена, уверует в необходимость и спасительность этой идеи, после того, как проверит себя, подготовит и очистит искренним раскаянием перед самим собой свое сердце, сознается в своих ошибках и заблуждениях, и только когда почувствует в себе СИЛЫ на ВЫСОКИЙ НРАВСТВЕННЫЙ ПОДВИГ пусть дает обещание быть истинным и верным рыцарем… Никаких прав и преимуществ Орден не дает, но одни обязанности, и обязанности далеко не легкие».[717]