Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Всего с несколькими сотнями людей Пугачев ушел за Волгу. Началась третья стадия войны, самая массовая и кровавая: крестьянская. Восстание перекинулось в регион традиционного хлебопашества, населенный крепостными.

«Петр III» издал манифест, который рассылался во все концы, и там, где указ зачитывали, крестьяне брались за топоры. Государь император велел «рабам всякого чина и звания» убивать и грабить помещиков — «поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами».

Избиение дворянства было массовым. В некоторых уездах помещиков и членов их семей истребили полностью.

Неизвестно, чем кончилось бы, если б Пугачев пошел дальше вглубь России, где крепостных было еще больше. Но Емельяну захотелось повернуть на юг, в родные донские края. Он взял Пензу и Саратов, всюду вешая чиновников, и был уже у Царицына, когда его вновь догнали правительственные войска. Произошел очередной разгром, после которого чудом спасшийся Пугачев совершил еще одну роковую ошибку. Вместо того чтобы вернуться в крестьянские области, где он без труда собрал бы новую армию, Емельян побежал в малонаселенную степь. В конце концов его схватили и выдали властям собственные помощники, надеясь на помилование.

Предводителя восстания провезли в клетке, как зверя, через пол-России и казнили в Москве.

Итогом обильного кровопролития и колоссального разорения было то, что императрица уяснила три вещи.

Во-первых, терпению народа есть предел, нельзя перегибать палку. Вскоре появятся высочайшие указы, до некоторой степени облегчающие жизнь пахотных и заводских крестьян, а также мещан.

Во-вторых, необходимо коренным образом укрепить систему местной власти. Это, как мы знаем, тоже было сделано благодаря соучастию дворянства.

Но в историческом смысле важнее всего был вывод, что низам воли ни в коем случае давать нельзя и что крепостное право отменять не нужно, иначе может подняться волна, которая сметет всё государство.

После пугачевщины Екатерина окончательно решила оставить проблему крепостничества будущим государям.

Зарождение нового сословия

Социально-культурный феномен, известный как «русская интеллигенция», в полной мере проявит себя лишь во второй половине девятнадцатого века, но зародился он в екатерининские времена.

Предпосылки для формирования вольнодумной прослойки, которая в будущем доставит монархии столько хлопот, создала сама Екатерина своим манифестом о дворянской вольности.

Понадобилось соединение двух условий.

Во-первых, у дворян появилось много досуга, который при желании можно было употребить на размышления. А во-вторых, освобождение от телесных наказаний и обладание некими неотъемлемыми правами вылились в идею личного достоинства, очень опасную для всякой тоталитарной власти.

Это пока еще не социальная группа, а всего лишь умонастроение очень небольшой кучки тогдашних интеллектуалов, но они уже обладают главной видовой чертой интеллигенции: сознанием своей культуртрегерской миссии и социальной эмпатией.

Первыми российскими интеллигентами следует считать дворян из круга Николая Новикова (1744–1818), создавшего большое частное издательство «Типографская компания», которое на рубеже 1790-х выпускало четверть всей книжной продукции, в основном просветительского назначения, и писателя Александра Радищева (17491802), не побоявшегося открыто возмутиться уродствами окружающей действительности. «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала», — написал Александр Радищев в книге «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790). С этой даты, с этой фразы можно вести отсчет истории отечественной интеллигенции.

Напуганная французской революцией Екатерина сочла этих людей опасными.

Радищева она назвала «бунтовщиком хуже Пугачева». Книгу, выпущенную скромным тиражом 650 экземпляров, изъяли и сожгли, а ее автора приговорили к смертной казни, заменив ее сибирской ссылкой. Хрупкая психика прекраснодушного литератора надломилась, перенесенное потрясение привело его к самоубийству.

Столь же сурово императрица обошлась с Новиковым и его товарищами.

Безо всякого суда, лишь по приказу царицы, издателя посадили в каземат Шлиссельбургской крепости, откуда он был выпущен только Павлом совершенно сломленный и больной. Остальных членов высокодуховного кружка отправили в ссылку. Книги сожгли.

Нужно признать, что умная женщина Екатерина в своих опасениях была права. Радищевы с Новиковыми для самодержавия были опасней Пугачева. Пугачеву можно отрубить голову, и от него ничего не останется, а раз высказанная идея — если она востребована жизнью — будет набирать силу, и с этим уже ничего не поделаешь.

Преемники первых российских интеллигентов в конце концов царский режим и похоронят.

Национальные «вопросы»

Обрусевшей немке Екатерине хотелось, чтобы все российские народности стали как-то пооднообразнее. Она говорила, что их надобно «привести к тому, чтоб они обрусели бы и перестали бы глядеть, как волки в лесу». В этом духе царица и действовала.

Проблемы возникли с теми нациями, которые никак не желали обрусевать. Прежде всего с поляками, не смирявшимися с утратой независимости. «Польский вопрос» станет постоянной головной болью царской России. Ее монархи будут пробовать и кнут, и пряник, будут пытаться то запугать, то расколоть польское общество, но вплоть до самого распада империи в 1917 году проблему так и не решат. Перманентное брожение в самые острые моменты будет выплескиваться кровавыми восстаниями, а за ними будут следовать еще более кровавые кары. Вопрос о том, пошло ли России на пользу это завоевание, даже трудно назвать спорным. «Польский вопрос» стал одной из хронических болезней российского государства.

Другой проблемой для самодержавия было большое количество евреев, издавна живших на территории Речи Посполитой. Что делать с этими упрямыми людьми, не соглашавшимися отказываться от своей религии, ассимилироваться, растворяться, российские власти не знали. Действовали они по привычке — полицейскими методами, но это только сплачивало закаленные в гонениях еврейские общины. О собственной государственности тогдашние евреи не мечтали, но на притеснения и несправедливости отвечали сопротивлением. Когда развернется революционное движение, еврейская молодежь будет массово вступать в самые радикальные партии и подпольные организации, из этой среды выйдет немало революционных вождей. Сто с лишним лет спустя, уже в начале ХХ века, убежденный апологет самодержавности, икона русских «государственников» Петр Столыпин скажет: «Если бы я жил в таких условиях, может быть, и я стал бросать бомбы».

«Украинский» вопрос, исторически возникший еще в семнадцатом веке, Екатерина попробовала решить радикально. Украинцев просто стали считать русскими, их больше не выделяли в отдельную нацию. Последние остатки автономии, обещанной когда-то Богдану Хмельницкому, упразднили в 1774 году, когда отменили гетманство. Царица объявила, что оно «с интересом государственным весьма несходно». Однако после аннексии Правобережья украинцев в империи стало очень много — пятая часть всего населения, и «вопрос» обострился. Если против поляков власти использовали в основном репрессии, а против евреев — дискриминацию, то украинцев пытались ассимилировать через подавление национальной культуры и языка. С дворянством это более или менее получалось, но на народном уровне — нет. «Украинский» вопрос окажется самым долгим и труднорешаемым, попытки привязать Украину к России продолжатся до XXI века.

Гонения против башкиров и калмыков

Башкиры, большой заволжский народ, вошли в состав России еще в XVI веке и с тех пор жили собственным укладом, на основе самоуправления. Но в царствование Анны в эти края были введены войска и разразилось пятилетнее восстание (1735–1740), подавлявшееся с показательной жестокостью — дабы внушить башкирам «потомственный страх».