Туринская плащаница. Свидетель Страстей Христовых - Жан-Кристиан Птифис

книги I своего «Гаргантюа»: «От нее ровно ничего не осталось»[232]. Церковники Шамбери громко протестовали: да нет же, святая Плащаница высшим промыслом избежала пламени и хранится в тайном месте! Но разве скептики, не знавшие ровным счетом ничего о случившемся, могли им поверить?

Жан Кальвин, конечно, не мог упустить возможность и не упомянуть об этом в своем ироничном и разгромном «Трактате о реликвиях», опубликованном в 1543 году: «Когда сударь сгорал, то всегда на следующий день находили новый. Говорили, что это именно тот, что и был прежде, чудесным образом спасшийся от огня; но краска была так свежа, что ложь ничего не стоила, если у смотревшего были глаза».

Женевский реформатор, считавший католические реликвии предметами «бесстыжего и глупого» суеверия, противоречащего истинной вере, подверг осмеянию все святые плащаницы Европы:

«По крайней мере полдюжины городов похваляются тем, что у них хранится целая погребальная пелена: например, Ницца, куда ее перевезли из Шамбери; аналогично в Ахене в Германии; аналогично в Траектуме [Маастрихте]; аналогично в Безансоне; аналогично в Кадуэне в Лимузене [sic]; аналогично в одном городе в Лотарингии, расположенном в порту Оссуа; не считая части, разбросанные с той или другой стороны, как в Сан-Сальвадоре [Овьедо] в Испании и у августинцев в Альби[233]. Не стану говорить еще об одной целой плащанице, которая находится в Риме в женском монастыре, потому что папа запретил ее выставлять перед народом»[234].

Грамотой от 28 апреля 1533 года Святой престол поручил кардиналу Луи де Горрево, епископу Морьена и легату a latere[235] «за горами», который некогда демонстрировал реликвию народу в Бурк-ан-Брессе, провести официальную проверку. Заседание состоялось год спустя, 14 апреля 1534 года, в присутствии епископов Амбрена, Белле и Аосты, одного из монахов, бросившихся в пламя, чтобы спасти Плащаницу, двух дворецких, нескольких сеньоров и двенадцати свидетелей, видевших реликвию до катастрофы. Все были единодушны: когда перед ними развернули Плащаницу, они под присягой заявили, что это то самое погребальное полотно, которое они видели до пожара.

«Хотя на двух линиях сгиба, – писал прелат, – справа и слева, в двенадцати местах присутствует некоторое почернение от огня, а в одном из этих мест определенное повреждение, причиненное пожаром, с дырой в почерневшей области, эти повреждения не затрагивают силуэты, а также образы и [следы] крови тела Христова».

Народ ликовал. Просто чудо, что отпечаток уцелел! Ученый и священнослужитель того времени Симоне Майоли, родом из Асти, епископ Вольтурары и Монтекорвино в Неаполитанском королевстве, это подтвердит: «Если на образе нет повреждений, то это произошло для того, чтобы тем самым чудо приумножилось и люди поняли, что именно кровь Христова» утвердила «божественную силу в образе»[236].

У шамберийских клариссинок

16 апреля в восемь часов утра Плащаницу перенесли с крестным ходом из собора в соседний монастырь клариссинок, основанный в 1471 году Иоландой Французской, дочерью Карла VII Валуа, герцогиней и регентшей Савойи[237]. Под громкий звон шествие возглавлял легат с драгоценным полотном в руках; его сопровождали герцог Карл III, кардинал Людовик де Горрево, епископ Белле, папский нотариус, а также несколько каноников, священнослужителей и аристократов.

Бедные дочери ордена святой Клары, как они сами себя называли, вышли навстречу с аббатисой Луизой де Женген во главе, неся зажженные свечи. Плащаницу достали из ковчега, развернули и выложили на приготовленный для нее стол в хоре монастырской часовни, естественно, под бдительной охраной. С 16 апреля по 2 мая, пока к монастырю стекался народ, аббатиса, ризничья и три монахини золотыми иглами бережно наложили на прожженные отверстия заплаты, а затем шелковыми нитками пришили к Плащанице льняную подкладку из так называемого голландского полотна. Сестры, преисполненные любви к увиденному ими телу Спасителя, практически уподобившись, как они говорили, святым женам при снятии Его с креста, трудились с усердием и обожанием денно и нощно, сменяя друг друга, ведь им нужно было закончить реставрацию полотна к торжеству 4 мая[238].

Благодаря этой долгой и кропотливой работе клариссинки смогли провести первое детальное клиническое исследование «человека Плащаницы». Их отчет очень эмоционален, но при этом свидетельствует о невероятной наблюдательности. Мы увидели, писали они,

«…следы лица, мертвенно-бледного и сильно пострадавшего от ударов: божественную главу, пронзенную большими шипами, так что из нее истекали ручейки крови, струившиеся по лбу и многократно разветвлявшиеся, облачая его в самый драгоценный пурпур на свете. На левой стороне лба мы заметили каплю крупнее остальных и длиннее; она змеится волнами; брови предстают отчетливо, глаза – чуть хуже; нос, как самая выдающаяся часть лица, отпечатался хорошо; рот хорошо сложен; он довольно невелик; опухшие и обезображенные скулы ясно показывают, что по ним наносили жестокие удары, особенно справа; борода не слишком длинная и не слишком короткая, как принято у назореев; кое-где она редкая, потому что часть волос вырвали из презрения, а остальные склеила кровь. Затем мы увидели длинную отметину, спускающуюся по шее, что заставило нас предположить, что она была скована железной цепью при аресте в Гефсиманском саду, потому что было видно, что шея местами распухла, как будто цепь тянули и трясли; ударов плетьми и тупыми предметами на животе и на сосках столько, что едва ли можно найти здесь незатронутый участок толщиной с кончик шипа; все они пересекаются и тянутся по всему телу до самых подошв; большое скопление крови отмечает отверстия в стопах.

На левой руке, очень хорошо обозначенной и уложенной поверх правой, прикрывая рану на ней, отверстия от гвоздей находятся посередине длинной и красивой кисти, от которой струится ручеек крови по ребрам и до самых плеч; руки довольно длинные и красивые, они лежат в таком положении, что полностью открывают жестоко разодранный плетьми живот; рана на божественном боку кажется достаточно широкой, чтобы в нее можно было вложить три пальца, она окружена кровавым следом шириной в четыре пальца, сужается книзу и составляет в длину примерно полфута.

На другой стороне этой святой Плащаницы, представляющей заднюю часть тела нашего Спасителя, мы видим затылок головы, пронзенный длинными и толстыми шипами, такими частыми, что можно заключить, что венец был сделан в виде шапки, а не в виде кольца, как у князей и каким изображают его живописцы; если мы присмотримся внимательно, то заметим, что затылок пострадал сильнее, нежели все остальное, и прилегавшие к нему шипы вонзились глубоко, большие капли крови слепили волосы, все окровавленные; следы крови на затылке крупнее и заметнее остальных, поскольку под палками, которыми они ударяли по венцу, шипы проникали до самого мозга, так что было чудом, что он не умер от ударов, получив смертельные раны. Они вновь открылись от сотрясений креста, когда его устанавливали в приготовленной для него яме, и ранее, когда его бросили на крест, чтобы прибить гвоздями; плечи совершенно разодраны и разбиты ударами плетей, тянущимися повсюду; капли крови крупные, как