Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

Между тем волнения в оренбургских степях все разрастались. Из-под Уральского и Эмбенского укреплений были угнаны все пасшиеся казенные и казачьи лошади. Слухи о движении хивинских войск становились все настойчивее. В виду всего этого войска Казалинского и Перовского уездов были подчинены, ради единства действий, особо назначенному штаб-офицеру и, наконец, из Казалинска и Джизака высланы были два рекогносцировочных отряда: первый к Яны-Дарье, а второй к Буканским горам. Первый имел назначением загородить собою сыр-дарьинские форты от Сыддыка, собиравшего партию на Дау-Каре, а второй грозил его тылу, в случае выступления к Сыр-Дарье, и сверх того должен был произвести маршрутную съемку путей в Хиву из Джизака, уже помеченного как починный пункт, и наконец произвести разграничение с Бухарою. Отряд этот из двух надежных уральских сотен и съемочною партией, под начальством майора Бергбома, выступил 25 октября из Джизака, а воротился 22 ноября, сделав в холодное время (морозы доходили до -14 °R) без кибиток на ночлегах, с одними кошмами, до 800 верст. Помощник начальника этого отряда, ротм. Терентьев, составил подробную этнографическую карту междуречья и путей в Хиву.

Проведав о движении этих отрядов, хивинский хан тотчас же остановил все приготовления Сыддыка и хотел было отпустить нашего гонца, но тут подоспела киргизская депутация, во главе которой стояли наши беглые Азбергень и Канали, с богатыми подарками для молодого хана, страстного охотника: 50 соколов, 100 иноходцев, 100 верблюдов и 50 белых войлоков. Киргизы просили его не сдаваться на требования русских, чтобы такою уступчивостью не уронить своего достоинства и не повредить делу киргизов. «Мы воевали с русскими по твоему ханскому приказу и за то лишились своих земель и народа, которым управляли; у нас остались одни головы». Хан было и послушался, даже принял против нашего гонца крутые меры, так как двое джигитов последнего бежали тайно из-под караула. Уже к Бушаеву часовым поставлен был палач, а это признак близкой расправы! Но тут получилось известие о высадке кавказских войск в Красноводске… Страшный часовой был снят, и Бушаева вслед за тем отпустили.

Занятие Красноводского залива было решено, в видах оказания содействия в случае нужды, Туркестанскому военному округу. Совершилось это в конце 1869 года, небольшим отрядом полковника Генерального штаба Столетова, которому предписано было, впрочем, отнюдь не вовлекаться в военные действия и даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, до последней крайности, избегать враждебных столкновений с соседями, а заняться главным образом исследованиями края и в особенности путей в Хиву.

Отряд Столетова состоял из 5 рот и 1 1/2 сотни, команды саперов и 16 орудий (из них 8 горных). Недостаток пресной воды заставил перейти из Красноводска на 150 в. вперед к Балханским горам, а прйстань перенести в Михайловский залив, в 40 верстах от новой стоянки. Тут на берегу устроено укрепл. Михайловское, да на половине пути отряда к Балханам в 20 верстах еще укрепление на уроч. Мулла-Кари.

Таким образом, вместо одного укрепления выросло четыре, и потому отряд был усилен 3 ротами и 1 сотней.

Высадка Столетова произвела в Хиве весьма сильное впечатление. Степные вестовщики-хабарчи обыкновенно преувеличивают и прикрашивают цветами фантазии полученное откуда-нибудь известие и летят сообщать новость в ближайшую кочевку, рассчитывая на щедрое угощение, пропорциональное важности вести. Немудрено, что в Хиве скромный красноводский отряд вырос до готовой экспедиции, пожалующей не сегодня-завтра в гости. «Кто такой Столет? Неужели ему 100 лет? Бековичем пахнет!» Переполох вышел огромный. Первым делом решено завалить колодцы, так как кочевники уже ушли на зимовки — киргизы к Хиве, а туркмены к Атреку, и вот по дороге к Кизыл-Су, т. е. к Красной Воде, посланы конные партии с собаками, предназначенными изгадить своими трупами глубокие колодцы, зарывать которые было или трудно, или жаль. Только колодезь Сагжа пощажен на время, но к нему приставлен конный пикет, чтобы испортить его только при появлении русских. В самой Хиве выстроили новую цитадель, в виде огромной башни с 20 пушками. Главный проток Аму-Дарьи, Талдык, загражден плотиною и разведен по арыкам, чтобы русские пароходы не могли пробраться вверх. Близ мыса Урге на Аральском море выстроена новая крепость Джан-Кала; другое укрепление начали строить на урочище Кара-Тамак. Бежавшие сюда оренбургские киргизы освобождены от податей, но зато обязались выставить по одному джигиту с каждых двух кибиток. Для под держания бодрости духа своих будущих ополчений хан воспользовался приездом какого-то турецкого эфенди и выдал его за турецкого посла, предлагающего союз и помощь Турции. На самом деле это был действительно агент турецкого правительства, но прислан был только с просьбой освободить персидских рабов, чтобы расположить Персию, которая будто бы потому и не помогает ни бухарцам, ни хивинцам, что их подданные беспрерывно вторгаются в ее пределы, забирают пленных и продают их в рабство.

В это же время прибыл в Хиву и бухарский посол с известием о покорении эмиром Гиссара и жестокой расправе с жителями: «Семь дней резали мужчин и три дня детей в люльках».

Эмир писал, что он заключил мир с русскими, но что это только хитрость, и что он никогда не забудет главной заповеди Корана: «Уничтожай неверных», а потому тотчас примется за дело, как только придет время!

Получив официальное уведомление о красноводской высадке, персидский шах написал собственноручно записку тогдашнему послу нашему, д. с. с. Бегеру, от 4 декабря, и просил исходатайствовать у государя удостоверение, что укрепление Красноводска имеет целью только развитие торговли с Туркестаном, как ему объявлено, и что русские не будут вмешиваться в дела туркмен, кочующих по берегам Гургеня и Атрека, а также не будут строить никаких укреплений ни по берегам этих рек, ни в устьях их. Бегер телеграфировал об этой просьбе нашему министру иностранных дел и получил в ответ, что «императорское правительство признает владычество Персии до Атрека и, следовательно, не имеет в виду никаких укреплений в этой местности».

Ответ этот был сообщен шаху 13 декабря и произвел такое благоприятное впечатление, что шах, на третий же день, разрешил нашим купеческим пароходам входить в Мургаб и Энзели, наравне с парусными судами, чего наши дипломаты тщетно добивались несколько десятков лет.

Чтобы дать понять хивинскому хану, что занятие Красноводска предпринято в связи с общими нашими мероприятиями для умиротворения Средней Азии, генерал фон Кауфман написал 18 января 1870 г. новое письмо хану, уже в более суровых выражениях, причем напомнил, что «я трижды вам писал, но ни на одно письмо не получил от вас ответа; вы даже позволили себе, вопреки всякому праву, задерживать последних посланных моих… Подобный образ действий не может быть более терпим. Одно из двух: или мы будем друзьями, или мы будем врагами, — другой середины нет между соседями». Далее хану советовалось отвечать согласием на предъявленные прежде требования, ибо «всякому терпению есть конец, и если я не получу удовлетворительного ответа, то возьму его».

Через месяц возвратился наконец Бушаев и привез два письма: одно от диван-беги (вроде минист. иностр. дел), другое от куш-беги. Оба они только отписывались, а пленных наших соглашались отпустить лишь в том случае, если русским войскам запрещено будет переходить границы и если киргизам будет уплачено за расчебаренное у них имущество. 25 марта Кауфман снова написал письмо уже диван-беги, высказывая удивление по поводу уклонения хана от непосредственных сношений. Снова было повторено, что где кочуют наши подданные киргизы, там и земля наша, — значит, по Яны-Дарье до озера Акчи-Куль. Буканские же горы и весь путь от Красных Песков (Кизил-Кум) до моста Иркибая на Яны-Дарье отошел к нам по мирному договору с Бухарой, и потому никто, кроме нас, не должен собирать здесь зякет с купеческих караванов. Затем в пятый раз повторялось требование освободить всех увезенных в Хиву русских подданных, прекратить покровительство нашим мятежникам и предоставить нашим купцам, на началах взаимности, те же права, какими пользуются хивинские в России.

14 апреля получен был от куш-беги ответ на письмо от 18 января по поводу занятия Красноводска. «С основания мира, — писал хивинец, — и до сих пор, не было еще такого примера, чтобы один государь, для спокойствия другого и для благоденствия чужих подданных, устраивал на границе крепость и посылал свои войска… Наш государь желает, чтобы: Белый Царь, по примеру предков, не увлекался обширностью своей империи, Богом ему врученной, и не искал чужих земель: это не в обычае великих государей. Если же, надеясь на силу своих войск, он захочет идти на нас войною, то пред Создателем неба и земли, пред великим Судиею всех земных судей, — все равны: и сильный, и слабый. Кому захочет, тому и даст Он победу… Ничто не может совершиться против воли и предопределения Всевышнего».