Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

Между тем именно наши казалинские киргизы и кочуют зимой по Куван и Яны-Дарьям до озер Акчи-Куль, а на лето оставляют там игинчей — хлебопашцев. Для прикрытия этих киргизов с зимы 1867 года мы стали высылать из Казалы и Перовека отряды к Иркабаю и высылали вплоть до покорения Хивы, т. е. до 1873 г. Внезапная перемена тона бухарского эмира, а затем начавшиеся военные действия против него, а главное, воздержание Хивы от предложенного ему эмиром союза против России — все это обусловливало нашу снисходительность по отношению к Хиве. Разгром бухарских полчищ и занятие нами Самарканда не только не произвели на Хиву должного впечатления, но она как будто даже еще выше подняла голову, считая себя, и справедливо, единственной мусульманской державой, которая до сих пор еще не была бита русскими.

Да и вообще чужая беда здесь никому не служит предостережением. Вера ли это в предопределение или в численное превосходство мусульман в Средней Азии, но только постоянным явлением надобно считать разрозненные и дерзкие попытки потягаться с нами самых мелких даже, полунезависимых владетелей: проучили мы Коканд — тотчас ввязывается Бухара; разгромили Бухару — тотчас являются на сцену шахрисябзские беки, за ними подымают оружие против нас даже какие-то ничтожности, вроде кштутского и магианского беков. Все, недовольные самаркандским миром, стекаются в Хиву; простые разбойники, как Исет Кутебаров, все партизаны, прикрывавшие до сих пор свои разбои знаменем бухарского эмира, каковы Сыддык, Назар и т. п., наконец, все изменники, каковы корнет Атамкул с братьями, — все это бежало в Хиву, где нашел себе надежный приют и взбунтовавшийся сын бухарского эмира Катты-Тюря.

В конце 1868 г. к г. Алисону, английскому послу в Тегеране, явились два депутата от туркмен рода Теке и Джемшиди с просьбой о принятии их под покровительство Англии, ввиду угрожающего положения России и постоянного движения русских вперед. Посол уклонился от прямого ответа, но это не помешало ему уверить депутатов, что русские не посмеют идти за Аму-Дарью; он же посоветовал туркменам составить союз из всех народов левого берега, начиная с Хивы, для чего прежде всего советовал склонить на свою сторону сильный род Ирзари, считающий у себя до 50 000 кибиток.

В это время и Шир-Али-Хан, эмир афганский, успел уже одолеть своих родственников, из коих двое — Искандер-Ахмет-Хан, гератский принц, и Абдурахман-Хан — спаслись в наши пределы. По советам англичан, эмир задумал образовать в Средней Азии обширный союз мусульманских владетелей против России. Сведения о деятельной переписке бухарского эмира с Кашгаром, Кокандом, Хивой и Афганистаном стекались к нам со всех сторон; однако же союз этот не состоялся, но зато сильно подбодрил Хиву.

С весны 1869 г. началась и активная роль этого ханства по отношению к России. В это время вводилось у киргизов Оренбургского ведомства новое положение, зловредно перетолкованное султанами и муллами, а потому возбудившее против себя общее неудовольствие киргизов. Положение совершенно устраняло султанов от власти: киргизам предоставлялось выбирать себе правителей, кого хотят. Муллы назначались до этого уфимским муфием, а теперь и они выбирались народом, утверждались же гражданским начальством. Многие султаны прежде не смели и показываться в степь без казачьего конвоя, до того были ненавидимы своими подвластными за взятки и несправедливость. Начались беспорядки в Тургайской и Уральской областях. Самые дикие из этих киргизов были адаевцы, ни во что не ставившие и своего султана-правителя, несмотря на конвой из 150 казаков, который ему придавался для охраны и почета. Они управлялись теперь двумя «дистаночными», по назначению оренбургского начальства. В 1869 г. оба они были вызваны в Уральск, и тут им разъясняли основания нового положения. К концу года они возвратились вместе с новым приставом подполковником Рукиным (перед тем он служил комендантом форта Перовский). Пошли толки и слухи о небывалых намерениях русского правительства, например: «Вот вас перепишут, да и засадят, где застали; строй тут село или город, а кочевать, переходить в другой уезде не смей; потом переменят веру, а потом в солдаты…» К тому же дистаночные Маяев и Калбин были врагами, и когда Маяев объявил в своей дистанции, что новое положение распространяется и на адаевцев, то Калбин тотчас же объявил противное. Тут еще и внушения уфимских указных, т. е. назначенных указами нашим же правительством мулл, а затем и подстрекательство хивинских сборщиков податей, явившихся за сборами с наших киргиз, — и началась кровавая расправа.

Прокламации хана и его министров наводнили степи. Сами так называемые народные деятели, как волостные управители и помощники уездных начальников, действовали весьма уклончиво. Да и чего можно было ожидать от таких, например, как Исет Кутебаров, вчерашний барантач и разбойник, а сегодня помощник иргизского уездного начальника! Правда, что и уездный-то начальник был Вогак… В самую горячую и тревожную пору он уехал в Оренбург и оттуда пишет себе предписания своему помощнику, будто и в самом деле это в порядке вещей!

Хивинские зякетчи, прибыв на границу, требуют к себе Исета, — едет с каким-то Ниазом. Спрашивают: «На чьей вы стороне?» — Отвечает: «На обеих». Интересно, как бы ответил его начальник Вогак, кинувший уезд накануне восстания?

В одной из перехваченных прокламаций, скрепленных печатью хивинского хана, говорилось о том, что границею ханства был сначала Урал, потом Эмба и что движение русских за Эмбу есть прямое нарушение договоров, а потому-де «отделяйтесь от неверных и разите их мечом ислама, а я посылаю вам войска».

Беспорядки в оренбургских степях косвенным образом отражались и на Туркестанском округе, отрезая почтовое сообщение с остальной Россией. В апреле 1869 г. бунтари захватили приказчика Бурнашева с двумя товарищами и с выме-ненными им у киргизов 1000 баранами. В мае шайка дикарей напала, в 75 в. от Уральского укрепления, на 14 человек мастеровых, ехавших в Ташкент. Из них убито 6 и взято в плен 8; последние, впрочем, были впоследствии возвращены Исетом в Уральское.

Несколько почтовых станций орско-казалинского тракта были сожжены, лошади угнаны, а казаки, охранявшие станции, сданы в Хиву. На Пуканских горах, на половине пути из Казалы в Бухару, также были ограблены наши купцы: Кекин, Быковские и трое других.

В Оренбурге решено было построить на р. Уиле укрепление, чтобы пересечь путь киргизам барантачам. Для постройки двинут был из Илецкого города к уроч. Казбек отряд из 2 сот. уральских казаков и 1 роты губернского батальона, при 2 орудиях; громадный обоз с материалами для будущих казарм и инструментами значительно стеснял движение. Отряд, под начальством подполк. барона Штемпеля, выступил в поход 6 мая 1869 г., а к 20-му числу едва дошел к озеру Джиты-Кулю. Здесь на отряд напали до 15 000 киргизов, захвативших 13 подвод; обоз стал вагенбургом. С наветра, от озера Джамансая, киргизы пустили пал. Обычное в таких случаях средство, то есть пустить пал позади себя и перейти на выгоревшее место, так как неприятельский пал, дойдя до голого места, остановится, — употребить было нельзя по недостатку времени для перехода вагенбурга. Поэтому казаки выкосили траву впереди вагенбурга со всех сторон, а телеги покрыли мокрою кошмой. 23-го числа киргизы двинулись на штурм вагенбурга; завязался рукопашный бой и киргизы были отбиты. Позже полк, графу Борху поручено было захватить одного из главарей бунта Амантая. С 70 казаками гр. Борх сделал в 2 дня 200 верст и ночью врасплох напал на аул Амантая и захватил бунтаря.

Не имея пока возможности круто поступать с Хивою, генерал фон Кауфман попытался вразумить ее путем дипломатических сношений. Писал он хану два раза: 12 августа и 20 сентября 1869 г. Указывал на горькую участь, постигшую Кокан и Бухару, благодаря подобному же поведению их, но все было тщетно. Хан даже не отвечал на эти письма. Нарочный, возивший первое письмо из Перовска, весьма толковый киргиз, предназначавшийся в волостные старшины, султан Давлет Бушаев, прибыл в Хиву на 14-й день и был встречен народом радостными криками: «Ильчи, ильчи» (посол). Очевидно, что прекращение караванного движения тяжело ложилось на народ. Но в разговорах с министрами хана Бушаев не стеснялся высказывать свое мнение и, например, на вопрос куш-беги:[39] «Что думают русские о Сыддыке?» — отвечал, что у нас его считают своим проводником: куда бы он ни явился, всюду привлекает за собою русских, которые и забирают города, порученные защите Сыддыка; так, кокандцы обязаны ему потерей всех городов, отнятых у них Черняевым и Романовским, бухарцы поплатились уже Самаркандом, «а теперь он у вас», — заключил Бушаев. За это у нашего гонца было отобрано оружие и к сакле его приставлен караул. Так просидел он 3 месяца.

Между тем волнения в оренбургских степях все разрастались. Из-под Уральского и Эмбенского укреплений были угнаны все пасшиеся казенные и казачьи лошади. Слухи о движении хивинских войск становились все настойчивее. В виду всего этого войска Казалинского и Перовского уездов были подчинены, ради единства действий, особо назначенному штаб-офицеру и, наконец, из Казалинска и Джизака высланы были два рекогносцировочных отряда: первый к Яны-Дарье, а второй к Буканским горам. Первый имел назначением загородить собою сыр-дарьинские форты от Сыддыка, собиравшего партию на Дау-Каре, а второй грозил его тылу, в случае выступления к Сыр-Дарье, и сверх того должен был произвести маршрутную съемку путей в Хиву из Джизака, уже помеченного как починный пункт, и наконец произвести разграничение с Бухарою. Отряд этот из двух надежных уральских сотен и съемочною партией, под начальством майора Бергбома, выступил 25 октября из Джизака, а воротился 22 ноября, сделав в холодное время (морозы доходили до -14 °R) без кибиток на ночлегах, с одними кошмами, до 800 верст. Помощник начальника этого отряда, ротм. Терентьев, составил подробную этнографическую карту междуречья и путей в Хиву.