Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

приводя государство к такому нерасторжимому и тесному единству с богами, в котором благочестие и патриотизм становились нерасторжимым целым, а любовь к отечеству возвысилась до такой исступленной преданности, примеров которой не знает история человечества. Религия разделяла вместе с семьей почет и ответственность за формирование железного характера, в котором и заключалась тайна римского мирового господства.

III. НРАВЫ

Какой тип нравственности вырастал из римского семейного быта и жизни среди римских богов? Римская литература от Энния до Ювенала идеализировала ранние поколения и оплакивала гибель старинной простоты и старинного мужества. На этих страницах я тоже постараюсь указать на различия между стоическим Римом Фабия и эпикурейским Римом Нерона. Но не следует преувеличивать эти различия, тенденциозно подбирая источники. И в дни Фабия существовали эпикурейцы, и в дни Нерона — стоики.

От начала и до конца римской истории половая мораль простого человека в существеннейших чертах оставалась неизменной — грубой и весьма вольной, хотя и не препятствовавшей благополучной семейной жизни. Во всех свободных классах от молодых женщин требовали сохранять девственность, которая превозносилась в обдающих ужасом сказаниях; римлянин всегда обладал сильным чувством собственности и желал иметь супругу, отличавшуюся постоянством, чтобы быть уверенным в том, что его имущество не достанется потомкам соперника. Однако в Риме, как и в Греции, добрачная половая жизнь юноши не являлась предметом строгого надзора, если только она не выходила за рамки, очерченные неистребимым человеческим притворством. От Катона Старшего и до Цицерона{137} мы находим открытые оправдания такого образа жизни. По мере роста цивилизации возрастает не столько безнравственность намерения, сколько возможность его открытого проявления. В раннем Риме проститутки были немногочисленны. Им запрещалось носить одежды матрон, которые служили признаком незапятнанности женской репутации, и они были заперты в темных углах Рима и римского общества. В то время еще не существовало ни специально воспитанных куртизанок наподобие афинских гетер, ни изысканных шлюх, которых выставлял напоказ стих Овидия.

Мужчины женились рано — обычно к двадцати годам; причиной женитьбы являлась не романтическая любовь, но трезвый расчет. Римлянин нуждался в помощнице, детях, которых можно было бы использовать в домашнем хозяйстве, здоровой половой жизни. Если воспользоваться словами римского свадебного обряда, брак заключался liberum quaerendorum causa — ради получения потомства. На ферме дети, как и жены, были экономическим подспорьем, а не живыми игрушками. Браки зачастую заключались родителями, и будущих жениха и невесту сговаривали еще в младенчестве. В любом случае, требовалось согласие обоих отцов. Помолвка была мероприятием официальным и устанавливала юридические обязательства сторон. На торжества собирались родственники, чтобы засвидетельствовать контракт; между договаривающимися сторонами преломлялась соломинка (stipula) в знак их согласия; условия — особенно те, что оговаривали судьбу приданого, — фиксировались письменно; мужчина надевал железное кольцо на безымянный палец левой руки суженой, потому что именно отсюда, полагали римляне, отходила к сердцу некая жилка{138}. По закону, девушки имели право выходить замуж с двенадцати лет, юноше разрешалось жениться начиная с четырнадцати. Раннее римское право сделало брак принудительным{139}; однако, надо думать, к 413 г. до н. э. это установление стало мертвой буквой, ибо именно тогда Камилл в качестве цензора ввел налог на холостяков.

Брак заключался или cum manu, или sine manu, то есть с передачей или без передачи невесты и всего ее имущества в руки мужа или свекра. Брак sine manu не нуждался в религиозных церемониях, и для него требовалось только согласие жениха и невесты. Брак cum manu заключался после года совместной жизни (usus); или посредством купли (coemptio); или при помощи конфарреации (confarreatio) — буквально, совместного съедения пирога, — для которой требовалось проведение обряда и которая имела место только при бракосочетаниях патрициев. Брак, заключавшийся посредством настоящей купли, вышел из употребления довольно рано или на деле превратился в свою противоположность: приданое невесты часто покупало ей мужа. Как правило, это приданое попадало в распоряжение мужа, однако равноценная замена возвращалась жене при разводе или по смерти мужа. Свадьбы изобиловали народными обрядами и песнями. Оба семейства пировали в доме невесты; затем они устраивали яркое и озорное шествие к дому отца жениха. Их сопровождала игра на флейтах, пение Гименеев и раблезианское веселье. Возле убранных цветами дверей новобрачный спрашивал девушку: «Кто ты такая?» На что она отвечала простой формулой изъявления преданности, равенства и единства: «Где ты Гай, там я Гайа». Он переносил ее через порог, отдавал ей ключи от дома и вместе с ней подставлял шею под ярмо, которым символизировалось заключение между ними союза. Отсюда брак получил название coniugium — «совместная запряжка». В знак того, что она стала членом новой семьи, невеста вместе с остальными принимала участие в чествовании домашних богов.

В браках по конфарреации развод был трудным и редким предприятием. Браки cum manu могли расторгаться только по воле мужа. В браках sine manu развод мог произойти по инициативе любой из сторон и на него не нужно было испрашивать согласия государства. Первый зафиксированный в римской истории развод датируется 268 г. до н. э.; вызывающая сомнения традиция утверждает, что прежде этого случая не было ни одного развода со дня основания города{140}. Родовые обычаи требовали, чтобы муж разводился с женой, которая была ему неверна или оказалась бездетной. «Если ты застанешь жену за прелюбодеянием, — говорил Катон Старший, — закон позволяет тебе убить ее без суда. Если она застигнет тебя в той же ситуации, она не может коснуться тебя и пальцем; это запрещено законом»{141}. Несмотря на эти различия в правах, многие браки, очевидно, были счастливыми. Надгробные камни несут на себе печать посмертной привязанности. Некто трогательно почтил женщину, которая хорошо послужила двум мужьям, написав на ее надгробии такие слова:

Ты была прекрасна превыше всякой меры, Стацилия, и как верна своим мужьям!.. Первый из них, если бы ему удалось одолеть судьбу, положил бы над тобой эту плиту, не я; но увы мне, несчастному, который был благословлен твоим чистым сердцем эти шестнадцать лет и теперь тебя потерял{142}.

Молодые женщины, жившие во времена ранней Республики, вероятно, не были столь же милы, как дамы более позднего времени, которых опытный Катулл наделил «стройными бедрами, нежными, как шерсть, и мягкими ручками» (laneum latusculum manusque mollicellas){143}. Надо полагать, в эту преимущественно деревенскую эпоху труды и заботы быстро лишали их девичьей прелести. Черты лица были у женщин классически правильными, нос — небольшим и тонким, волосы и глаза обычно темными.