Очерки культурной истории обуви в России - Мария Терехова

Взглянув в оконце вниз, он увидел на светлом фоне свои собственные, темные, аккуратно-раздельно лежавшие суставчики. Вот этим я ступлю на брег с парома Харона (Набоков 1990: 319).

К 1960-м годам аппарат официально запретили в США, а в 1999 году журнал Time поместил прибор в список «Ста худших изобретений века» (The 100 Worst Ideas Of The Century).

Настойчивый призыв к удовлетворению требований трудящихся звучал повсеместно. Проблема, однако, состояла в том, что советская легкая промышленность (как, впрочем, и вся сфера производства ширпотреба) удовлетворить эти законные требования никак не могла. Автор очерка в журнале «Наши достижения» негодовал:

Все должно быть добротно, красиво, удобно. Довольно <…> перекошенной обуви, разнобоких пиджаков, линючих материй! Довольно плохих вещей! Новый покупатель желает получать только первосортный товар (Кальма 1934).

Представители обувной промышленности в меру сил оправдывались.

«Хорошего качества готовой обуви он [потребитель] спрашивает с нас и спрашивает справедливо. И тут нам еще за многое приходится краснеть. <…> Хромаем мы и по части моделей», — каялись на московской фабрике «Парижская коммуна», чья продукция считалась одной из лучших в стране (Фомина 1937: 143–144).

Реальность ощутимо расходилась с официальными лозунгами. Основу ассортимента предприятий по-прежнему составляла непритязательная обувь: «Туфли с одной перекладиной на пуговице или с грубоватой металлической пряжкой надевали и на работу, и в театр, и на вечеринку. Более или менее разнообразную обувь вырабатывали лишь кустари и сапожники-частники. Но эта обувь была непомерно дорога» (Там же: 122–123). Справедливости ради надо признать, что обувные фабрики все же производили небольшие партии модной и качественной обуви по спецзаказу организаций или для реализации в закрытых распределителях, но в открытую продажу такая обувь не поступала.

О реальном положении дел красноречиво говорят цифры: в 1940 году специализировавшаяся на туфельном производстве ленинградская фабрика № 2 «Пролетарская победа» выпускала лишь 2 % модельной обуви (то есть повышенной сортности и улучшенного дизайна) от общего объема (По пути технического прогресса 1951: 74).

С началом индустриализации в страну начали приезжать иностранные специалисты из США и Европы. Зачастую они перебирались в СССР на несколько лет вместе с семьями. С советскими гражданами иностранцы соприкасались мало: государство обеспечивало им фактически обособленную инфраструктуру из закрытых магазинов сети «Инснаб» и валютных магазинов сети Торгсин, учреждений бытового обслуживания. Британский инженер Джордж Элтентон 1933–1938 годы вместе с семьей провел в Ленинграде, работая по приглашению Института химической физики. Его жена Доротея Элтентон оставила воспоминания об этом времени. Мемуары интересны прежде всего тем, что воссоздают, хоть и по прошествии многих лет, взгляд иностранца, одновременно включенного в описываемую действительность и не принадлежащего ей. Доротея с любопытством отмечает многие незнакомые ей бытовые детали советской повседневной жизни. Приехав в Ленинград в 1933 году, она обращает внимание на то, как выглядели горожане:

Люди на улице одевались просто. Одежда — из хлопчатобумажных тканей, многие — без пиджаков <…> Почти все носили носки и плоские туфли, похожие на комнатные тапочки. Головных уборов почти не было, хотя некоторые женщины носили яркие платки или очень популярные береты. Я тоже носила берет, только набекрень, что привлекало большое внимание. Увидеть шляпу на ком-нибудь было большой редкостью (Элтентон 2003: 28).

Многие подробности советской жизни кажутся ей странными, и потому память их фиксирует. Примечательный эпизод связан с обувью: перед поездкой на поезде Доротея узнает, что повсеместны случаи ночных краж в вагонах, и даже становится свидетельницей подобного события. Элтентон вспоминает:

Мы так и не сняли обувь на ночь. В Советском Союзе это была дорогая вещь. Несколько раз я просыпалась ночью и инстинктивно дотрагивалась до пальцев ног, чтобы проверить, на мне ли туфли.

На рассвете нас разбудил поток проклятий:

— Мои башмаки! — кричал «злодей» (попутчик Элтентонов. — М. Т.), — где мои башмаки?

Башмаки пропали. С жалким видом ходил он по вагону в носках… (Там же: 62).

Приведем еще один примечательный пример взгляда иностранки на советскую повседневность второй пятилетки — времени, когда, по утверждению официальной пропаганды, советский человек уже стал «жить лучше, жить веселее», культурной и зажиточной жизнью. Он тем более интересен, что наблюдение принадлежит корреспондентке американского издания журнала Vogue — профессиональный взгляд обращает особое внимание на детали, связанные с костюмом. В репортаже с характерным заголовком «Are Russians Women?» («Русские женщины — женщины?») Элси Маккормик описывает сцену в Ленинградском порту:

Среди будоражащих [советских наблюдателей в порту] факторов были женщины, сходящие с больших круизных лайнеров, которые заходили в порт. Всякий раз, когда прибывал лайнер, группа девушек собиралась на причале и с возгласами наблюдала, как по трапу спускались наряды с Пятой авеню и улицы де ла Пэ. Когда прибыли первые женщины в элегантных туфлях из змеиной кожи, за ними по улице последовало столько завороженных этим зрелищем фабричных работниц, что пришлось привлечь Красную армию для охраны «рептилий» (McCormick 1934: 37; перевод мой. — М. Т.).

Американская журналистка приходит к выводу, что, несмотря на любую пропаганду и политический строй, женщины хотят быть женщинами и хорошо одеваться.

И все же в довоенное время в официальном дискурсе признавались недостатки социалистической легкой промышленности, звучала жесткая критика в ее адрес. Отдельные проявления живой и неидеальной реальности еще обсуждались в публичном пространстве. В послевоенное время об этом не могло быть и речи: различные культурные механизмы позднего сталинизма синхронно воспроизводили образы наступившего благоденствия — в застывших, монументальных формах социалистического реализма. И образы роскошной официальной «моды» были важной частью этой системы (подробнее см.: Терехова 2021a).

Портрет двух молодых женщин в резиновых ботиках. Краснодарский край, 1949. Из личного архива М. Тереховой.

Женщины обуты в резиновые ботики, одеты в пальто с заостренными плечами, аксессуары — широкие «нимбообразные» шляпы с вуалетками и тушки животных на воротнике — канонический образ женской моды позднесталинского времени

В мае 1945 года в Москве состоялся трехдневный показ мод с отбором моделей для массового производства. Корреспондентка журнала Vogue Дина Олдридж, присутствовавшая на показах, с недоумением писала о большом количестве нарядов, отделанных ручной вышивкой, и задавалась вопросом: разве подходят такие модели для массового производства (Aldridge 1945: 131)?

В 1949 году киевский Дом моделей одежды провел выездную выставку-показ мод в колхозном селе Бровары. В торжественной обстановке, с комментариями искусствоведа, демонстрировались новейшие фасоны костюмов, среди них — белые креп-жоржетовые наряды в пол и меховые пальто (Выставка моделей одежды в колхозе 1949: 14–16).

Конечно, ни отделанные ручной