Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева

вынуждена апеллировать в Парижский парламент, а затем – обратиться напрямую к королю[435].

В большинстве случаев, однако, преступника, на которого указала девушка, возвращали в тюрьму для дальнейшего выяснения обстоятельств дела и для консультаций с вышестоящими инстанциями. Именно так произошло, к примеру, с Коленом Пти: в выданном ему 12 марта 1350 г. письме о помиловании отмечалось, что судья – после вмешательства новоявленной невесты – вновь посадил его в камеру, дабы иметь возможность узнать «советы и мнения» своих коллег по его делу[436]. Таким образом, главным результатом действий толпы становилась именно просьба о помиловании, с которой осужденный обращался к королю[437]. Местные чиновники лишь в редчайших случаях брали на себя смелость самостоятельно пересмотреть тот или иной конкретный приговор. Они просто оставляли преступников в заключении, надеясь, что решение по их делам будет принято другими, возможно, более опытными судьями, что частенько приводило к побегам несостоявшихся супругов. Так, в письме о помиловании, полученном в 1375 г. Адамом Безьоном, после указания на то, что вместо казни он вернулся в тюрьму, сообщалось, что через три недели он оттуда сбежал[438].

Королевское прощение снимало с местных властей всякую ответственность за то, что они последовали неписаной традиции, навязанной им извне. Однако именно таким образом – через прерывание казни и обращение к монарху – «свадьба под виселицей» как бы включалась в правовое поле, если не de jure, то уж во всяком случае de facto.

* * *

Собственно, именно так – как еще одну, дополнительную возможность для получения прощения (посредством апелляции или письма о помиловании) – и рассматривают «свадьбу под виселицей» современные исследователи[439]. С одной стороны, такая трактовка не вызывает возражений: в том случае, когда обвиняемый не располагал поддержкой влиятельных и/или состоятельных родственников и друзей, способных ходатайствовать за него перед королем, участие неизвестной юной особы представлялось для него единственной и, вероятно, последней надеждой на спасение. Проблема, однако, заключается в том, что подобное участие, насколько можно судить по сохранившимся источникам, не являлось заранее спланированным, в отличие от вмешательства в судьбу преступника его близких. Человек, находившийся в тюрьме, никак не мог сговориться с какой-нибудь знакомой ему девицей, чтобы та спасла его от казни.

Впрочем, в трех имеющихся в нашем распоряжении письмах о помиловании имеются свидетельства того, что подобный сговор все же иногда имел место. В одном случае девушка вмешалась в ход процедуры, дабы избавить от смерти своего жениха, с которым она уже была помолвлена[440]. В другом в роли спасительницы выступила подружка преступника, которую он узнал в толпе. Это была уже знакомая нам Антуанетт из Абвиля, к которой ее «суженый» прямо с эшафота обратился с призывом: «Антуанетт, спасите меня, попросите меня себе в мужья!»[441]. Поскольку представители власти не выразили «никакого протеста» (aucune resistance), девушка беспрепятственно приблизилась к виселице, взяла своего избранника за руки, и зрители, собравшиеся на площади, закричали: «Пусть обрежут веревку, ведь она берет его в мужья!»[442]. И, наконец, третий пример являет собой случай и вовсе почти анекдотический. В марте 1349 г. королевское прощение получил уже упоминавшийся выше житель Суассона Колен Пти, совершивший кражу (larrecin) вместе со своей женой Авелиной. За это преступление супруги были приговорены к смертной казни, однако уже на месте экзекуции женщина начала всячески выгораживать собственного мужа, заявляя

передо всеми, что кража была совершена по ее [собственному] решению и что ее супруг участвовал в этом [преступлении] лишь по ее прихоти и настоянию, что он был и остается достойным человеком. И она попросила у судей и всех прочих собравшихся там, чтобы ему отменили казнь и простили этот проступок[443].

Власти, однако, не успели откликнуться на последнюю просьбу преступницы, ибо, как только Авелина испустила дух на виселице, из толпы зрителей вперед выступила некая Алисон, дочь Симона Суира из Суассона, и потребовала отдать ей только что овдовевшего Колена в мужья[444]. Действовали ли эти двое по сговору, связывали ли их ранее какие-то близкие отношения – сказать невозможно, однако быстрота реакции молодой особы обращает на себя внимание. Тем не менее, судьи пошли ей навстречу. Они не стали приводить приговор, вынесенный Колену, в исполнение, но вернули преступника в тюрьму и принялись ждать ответа из королевской канцелярии. Тот пришел на удивление быстро и оказался положительным:

Мы прощаем указанного Колена нашей особой милостью и всей полнотой нашей королевской власти и освобождаем его [от ответственности] за это преступление и от любого уголовного и гражданского наказания… Мы восстанавливаем его доброе имя и репутацию и [возвращаем ему] все имущество, учитывая, что, согласно общему мнению, упомянутая Алисон является невинной девушкой, ведущей достойную жизнь, а также ее намерение взять упомянутого Колена в мужья[445].

Намек на возможный сговор с целью освободить преступника от виселицы содержался, как мне представляется, и в одном из дел, включенных Аломом Кашмаре в «Уголовный регистр Шатле». В 1389 г. к смерти был приговорен вор-рецидивист Флоран де Сен-Ло. Категорически отказываясь признавать свою вину, он, тем не менее, охотно поведал судьям, что уже давно обручен с некоей Маргаритой, на помощь которой надеется в сложившейся ситуации:

Упомянутый заключенный признал и подтвердил, что в Компьене у него осталась подружка по имени Маргарита, с которой он помолвлен, и что он молит Бога, чтобы она смогла узнать о том положении, в котором он теперь находится, и позаботилась бы о его освобождении[446].

И все же в большинстве случаев участники «свадьбы под виселицей» действовали, как представляется, значительно более спонтанно. Это особенно заметно в тех случаях, когда девушка выбирала из числа приговоренных к смерти одного, наиболее ей подходящего юношу – симпатичного, молодого и здорового. Именно такую ситуацию описывал в своем «Дневнике» Парижский горожанин под 1429 г.:

На [площадь] Ле Аль в Париже привели одиннадцать [преступников] и отрубили головы всем десятерым. Одинадцатый был очень красивым молодым человеком примерно 24 лет от роду. Он был раздет и уже готов к тому, чтобы ему завязали глаза, когда некая юная девушка, рожденная [на рынке] Ле Аль, вышла [вперед] и смело попросила его [себе в мужья]. И ее намерения были столь добры, что его отвели обратно в Шатле, а затем их поженили![447]

Любопытно, что вполне приемлемой оказывалась и обратная ситуация: преступник мог и сам указать на одну из нескольких претенденток, просивших его себе в мужья. Например, на ту, что была помоложе, как это случилось с упоминавшимся выше Пьером Момаршем[448], или на ту, что славилась «хорошим происхождением, достойной репутацией и отменным здоровьем»