Александр Шубин - Золотая осень

Впервые с начала 60–х гг. в 1979–1980 гг. возросла забастовочная активность[265]. Вскоре этот факт признали и государственные органы (конечно, секретно): ”В 1980 г. участились случаи грубого нарушения на отдельных предприятиях трудовой дисциплины, которые выражались в самовольном оставлении работы с целью решения таким образом возникших трудовых конфликтов», — говорилось в записке Госкомтруда в ЦК[266]. Поводы к забастовке возникали из–за попыток работодателя разными способами сэкономить на рабочей силе. Например – путем снятия льготных пенсий, использовавшихся для привлечения работников на производство. Люди отрабатывали в тяжелых условиях много лет, рассчитывали получить за это льготную пенсию, но затем льготу отменяли. Можно вообразить себе возмущение обманутых рабочих. В 1980 г. это вызвало забастовки на Краснодарском заводе измерительных приборов и на Щебекинском химзаводе. Среди других причин забастовок были требования повышения зарплаты, сохранения льготных отпусков, сокращенного рабочего дня, отмены пересмотра норм[267]. Требования рабочих были консервативны, что вообще характерно для настроений пролетариата после создания социального государства. Прежде всего рабочие требовали хранить то, что есть, качественно обеспечивать «положенное», и приплатить за работу в тяжелых условиях.

В большинстве случаев производственные конфликты удавалось быстро прекращать путем переговоров между лидерами и работниками разветвленной социальной инфраструктуры предприятия (партком, профком и др.).

На предварительной стадии конфликты часто гасились благодаря посредничеству парторганизации или местных ячеек общественных организаций — профкома и комсомола. Эти структуры, создававшиеся как проводники воли высшего руководства и бюрократии, к концу 70–х гг. превратились в промежуточное звено, которое ориентировалось на интересы не только «верхов», но и «низов». Корпоративная система распределения материальных благ, покровительство администрации своим рабочим, заводской патриотизм и т.д. создавали цельный микроклимат предприятия, который далеко не всегда контролировался извне. В 1983 г. проверка показала, что около половины профкомов саботирует карательные мероприятия государства, направленные против «нарушителей трудовой дисциплины»[268]. Конфигурация социальных конфликтов и связей, решение маленьких и больших проблем зависели от конкретной позиции чиновников, директоров, мастеров, инженеров, председателей парткомов и т.д.

Социальная стабильность поддерживалась и корпоративной социально–психологической традицией, доставшейся российской индустриальной цивилизации в наследство от общинной культуры России и коллективистской коммунистической идеологии.

Голос трудовых коллективов звучал и при обсуждении проекта Конституции.

Поступали предложения о гарантированном уровне цен, об увеличении отпуска рабочих с 15 до 24 дней, о предоставлении отпуска за дополнительную работу, о дополнительном вознаграждении за стаж, о запрещении труда женщин на тяжелых работах, предоставление пенсий многодетным домохозяйкам, вытеснение ручного труда, в первую очередь — женского и др.[269] Инженер И. Кукушкина предлагала внести норму об отпуске по воспитанию детей в три года[270]. В Конституцию эта норма попасть, конечно, не могла, но со временем она попала в закон. Советское «социальное государство» было заинтересовано в стимулировании рождаемости — роста будущей рабочей силы. Активность «женского лобби» вообще была высока всего только за декаду было предложено 345 конкретных предложений по социальным льготам для женщин[271].

Токарь И. Вислоушкин предложил конституционно закрепить персональную ответственность первых руководителей предприятий «за создание в коллективах надлежащих производственных и культурно–бытовых условий»[272] (118 аналогичных предложений за декаду)[273]. Некоторые менеджеры, в свою очередь, требовали ввести статью «об ответственности работников за выпуск некачественной продукции»[274]. Директор Минишев, поддержанный за 10 дней еще 25 коммунистами, предлагал такую норму: «коллектив отвечает за каждого своего члена, а каждый член коллектива несет моральную ответственность за общее положение дел в коллективе»[275]. Это директорское требование круговой поруки не попало в Конституцию, но зато стало реализовываться (и не только морально, но и материально) руководителем Свердловской области Б. Ельциным (см. Главу III). Социальные противоречия на производстве живо проявлялись на конституционных партсобраниях. Проявило себя и профсоюзное лобби, требовавшее признания профсоюзной собственности самостоятельной формой общественной собственности наряду с государственной и колхозно–кооперативной — 64 предложения за декаду[276].

В стране продолжали сохраняться серьезные территориальные различия, пронизывавшие не только элиту, но и массу рабочего класса, составлявшего 61% населения134. В выигрышном положении оказывались рабочие Москвы, Ленинграда, некоторых столиц «союзных республик». Здесь существовали преимущественные условия снабжения, доступа к культурной инфраструктуре. Усвоив уроки революции, власти внимательно следили за снабжением этих городов. Остальная масса пролетариата была скучена в индустриальных центрах, где условия жизни были гораздо хуже. Географическое разделение населения обеспечивалось системой прописки — ограничения права изменения места жительства. Прописка обосновывалась экономически — для получения дешевого жилья необходимо было принадлежать к числу жителей данной местности, а войти в число этих жителей можно было только имея постоянное жилье. Так дешевизна социальных услуг влекла за собой прикрепление населения к местности. Впрочем, с 60–х гг. это не было уже «крепостное право». Договорившись о новом месте работы, человек часто получал и ведомственное жилье, а затем улучшал жилищные условия на новом месте.

«Жилищный вопрос» был одной из основных социальных проблем СССР еще со времен формированной индустриализации и живо дискутировался, в том числе и на партсобраниях. Во время обсуждения проекта Конституции 1977 г. рядовые коммунисты требовали более справедливого распределения жилья, и даже при участии «общественного контроля»[277]. Высказывались требования равных жилищных прав[278]. Более реалистичный архитектор Н. Опарин, напротив, считает неуместными пропагандистские статьи Конституции и предлагает исключить ст. 44 («право на жилище»), если нельзя обеспечить всех граждан жильем за 2–3 года[279]. Статью не исключили, но руководство КПСС не забыло про «должок» и разрабатывало план ликвидации дефицита жилья. Этот план был принят в 1986 г., но не пережил Перестройки.

Стремление провинциалов войти в привилегированное сословие столичных жителей, получить московскую или ленинградскую прописку, привело к возникновению явления «лимитчиков», то есть социального слоя рабочих, нанимаемых в столицы на невыгодных условиях, но с перспективой получения московской прописки. Ради нее «лимитчики» готовы были временно работать и жить в гораздо более тяжелых условиях, чем большинство рабочих СССР. «Лимит» (возможность ограниченного ввоза рабочей силы в Москву) давал администрации предприятий возможность обходиться без рационализации производства и приводил к постоянному разрастанию столиц, усиливал в них социальную напряженность. Пытаясь смягчить проблему «лимита», администрация широко применяла на тяжелых работах также иностранную рабочую силу (прежде всего из «братского» Вьетнама, нищее население которого также было готово трудиться в любых условиях), солдат, заключенных «лечебно–трудовых профилакториев», куда попадали алкоголики. Эти слои рабочей силы, привлекаемые к труду внеэкономическими методами, находились еще в относительно выгодном положении по сравнению с заключенными тюрем и лагерей, труд которых широко использовался в провинции. Правда, эффективность этого труда была совсем низкой.

Социальная структура СССР была относительно прочна в силу того, что внутри каждой страты имущественные различия нивелировались. Так, несмотря на то, что дифференциация труда рабочих в зависимости от квалификации оценивалась социологами как десятикратная, оплата труда рабочего на одном производстве как правило различалась не более, чем в два раза[280]. При этом существовала большая разница в оплате и обеспечении социальной ифраструктуры работников различных предприятий. Наиболее квалифицированная рабочая сила концентрировалась в так называемых «ящиках» — закрытых предприятиях, связанных с военно–промышленным комплексом (но обеспечивавших не только военные нужды). За лучшие условия труда и быта рабочий вынужден был расплачиваться меньшей степенью свободы в смене рабочего места и часто более интенсивным трудом.