Борьба Канады за суверенитет в Арктике: история и современность - Дмитрий Анатольевич Володин

разграничения владений этих стран. Законность же границ канадского арктического сектора автоматически означала законность соседних арктических секторов, принадлежащих США и России. Как отмечал Миллер, «пространства вокруг Северного полюса, какими бы они ни были, образуют три или четыре огромных конусообразных сектора – канадский сектор между 60° з. д. и 141° з. д.; американский сектор между 141° и 169° з. д. и огромный российский сектор между 169° з. д. и не до конца определённой линией в районе 30° или 40° в. д.»[233]. Миллер, таким образом, первым ввёл понятие «секторов» и первым обозначил это как «канадскую теорию», заложив на долгие годы такое же понимание и другими исследователями[234].

Однако наибольшую поддержку идея арктических секторов получила в Советской России. Это было неудивительно, учитывая, что именно ей должен был отойти самый крупный сектор. 15 апреля 1926 года было опубликовано постановление Президиума ЦИК СССР, объявлявшее советской любую территорию в Северном Ледовитом океане между меридианами 32°4′35″ в. д. и 168°49′30″ з. д. Россия, таким образом, пошла намного дальше Канады и стала первой (и единственной до настоящего времени) страной, которая зафиксировала секторальный принцип на законодательном уровне.

Данный шаг являлся логическим продолжением прошлых попыток России утвердить суверенитет над островами, примыкающими к её северному побережью. Ещё царское правительство в своей ноте (сентябрь 1916 года) извещало другие державы о включении в состав Российской империи острова Вилькицкого, Земли Императора Николая II, острова цесаревича Алексея, острова Старокадомского, а также об уже являющихся частью российской территории островов «Генриетта, Жанетта, Беннета, Геральда, Уединения, Новосибирских и острова Врангеля»[235]. Советское правительство в своём меморандуме от 4 ноября 1924 года подтвердило принадлежность этих островов СССР.

Постановление ЦИК 1926 года, однако, принципиально отличалось от прошлых аналогичных попыток царского и советского правительств. Если раньше принадлежность этих островов России объяснялась их ролью как «северного продолжения Сибири», а сами они поимённо перечислялись, то в постановлении 1926 года просто говорилось о принадлежности СССР «всех, как открытых, так и могущих быть открытыми в дальнейшем земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане»[236]. Таким образом, менялось обоснование суверенитета СССР над своими северными островами: вместо ссылок на географическую близость или так называемую доктрину сопредельности вводился секторный принцип.

Вполне логично, что после постановления 1926 года активные попытки в разработке секторной концепции были предприняты в СССР. Важный шаг в этом направлении сделал видный советский юрист Е.А. Трофимов. В своей статье он выдвинул два крайне важных тезиса: во-первых, о необязательности выполнения требования об эффективной оккупации для получения суверенитета над территориями в приполярных районах, а во-вторых, расширительно истолковал сам текст постановления, считая, что «по мысли законодателя понятие «земли и острова» обнимает собою и ледяные глыбы, и омывающие их воды»[237].

Первый из отечественных специалистов, кто предложил поделить Арктику на сектора, был Л.Л. Брейтфус[238]. Ссылаясь на роль Арктики как моста для организации авиаперелетов между Западом и Востоком и требуемой для этого вспомогательной инфраструктуры на арктических островах, он указывал на необходимость скорейшего решения вопроса с правовым статусом всех арктических территорий. Соответственно, он предлагал разделить всю Арктику, то есть всё пространство в пределах Северного полярного круга, на пять секторов: норвежско-финский[239] (от 10° з. д. до западной границы СССР); советский (в границах, установленных постановлением Президиума ЦИК 1926 года); аляскинский (от восточной границы СССР до 141° з. д.); канадский (между 60° и 141° з. д.); гренландский (между 10° и 60° з. д.).

Важным элементом его концепции был и крайне широкий объём прав приарктических стран в своих секторах. Как указывал Брейтфус, «в рамках каждого из этих секторов все известные земли, а также все неоткрытые земли и острова должны быть переданы под суверенитет соответствующих правительств, а суверенитет должен осуществляться не только над сушей, но также в определённой степени <…> над водами, покрытыми ледяными полями, которые соприкасаются с этими землями и островами, и над воздушным пространством над этим сектором»[240]. Брейтфус, таким образом, шёл намного дальше постановления Президиума ЦИК СССР 1926 года и распространял суверенитет приарктических стран практически на всё пространство в пределах их секторов. С учётом того, что бóльшую часть Арктики составляет именно вода в той или иной форме, от расширительного толкования секторов больше всего выигрывали те же страны, что и от самой секторной концепции.

Дальнейшее развитие концепция секторов получила в работе другого отечественного исследователя В.Л. Лахтина. Если Брейтфус, будучи географом, обуславливал эту концепцию техническим прогрессом, то Лахтин пытался обосновать её именно с юридической стороны. Опираясь на тезис Коровина о неприменимости требования об эффективной оккупации в приполярных районах, Лахтин заявил, что традиционный порядок установления суверенитета не может быть выполнен в северных широтах. Соответственно, эта традиционная формула установления суверенитета – «формула завладения» – должна быть заменена другой формулой – «формулой района тяготения», то есть теми же секторами. Границы этих секторов совпадали с теми, которые были предложены Брейтфусом[241]. Так же как у Коровина и Брейтфуса, особенностью его концепции было расширительное понимание суверенитета арктических стран, который распространялся не только на все земли, открытые и неоткрытые, но и на морское пространство, «относительно неподвижный лед» и на воздушное пространство в пределах их секторов[242].

Переведённые на английский язык, соответственно, в 1929-м и 1930 году, работы Брейтфуса и Лахтина не могли не вызвать всплеска интереса к секторной теории в других арктических странах. Особенно радужные перспективы открывались перед Канадой: речь шла уже не просто о признании её прав на тот или иной арктический остров, а о возможности получить четверть всей Арктики.

В сентябре 1929 года тогдашний первый секретарь канадского МИД (позднее ставший его главой, а ещё позднее и премьер-министром) Л. Пирсон попытался использовать секторную концепцию как дополнительный аргумент для обоснования прав Канады на острова Свердрупа. Начав докладную записку с тезисов Дж. Уайта и Ч. Стюарта о передаче Канаде в 1880 году британских прав на Арктический архипелаг и существовании канадского хинтерленда между меридианами 60° и 141° з. д. до Северного полюса, Пирсон заметил, что «это деление согласуется с предложением многих географов, что самый простой метод раздела Арктики и Антарктики – это продление границ тех государств, через территорию которых проходит Северный полярный круг, в северном направлении до полюса без ограничения»[243]. Далее Пирсон дословно повторял пассаж из статьи Брейтфуса, что суверенитет арктических государств в рамках их секторов должен распространяться не только на сушу, но и на морское и воздушное пространство.

Это не означало, что ставка Канады на