Юрий Жуков - Тайны Кремля

При столь высоких целях лишь бегло упоминались «неправильное толкование вопроса о победе социализма в нашей стране», извращение «взглядов по вопросу о характере войн в современную эпоху», решительно отвергалось отождествление большевиков с пацифистами. Зато более основательно постановление останавливалось на отечественной исторической науке. На том, что весьма отчетливо проявилось в предыдущие два с половиной года, но не попало на страницы «Краткого курса»:

«В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой „школой“ Покровского, которая толковала исторические факты извращенно, вопреки историческому материализму освещала их с точки зрения сегодняшнего дня, а не с точки зрения тех условий, в обстановке которых протекали исторические события, и тем самым искажала действительную историю.

Антиисторическая фальсификация действительной истории, антиисторические попытки приукрасить историю, вместо правдивого ее изложения, приводили, например, к тому, что в нашей пропаганде история партии изображалась иногда как сплошной путь побед, без каких бы то ни было временных поражений и отступлений, что явно противоречит исторической правде и тем самым мешает правильному воспитанию кадров.

Антимарксистская вульгаризаторская путаница оказалась также в распространении неправильных взглядов на советское государство, в принижении роли и значении социалистического государства как главного оружия в руках рабочих и крестьян для победы социализма и для защиты социалистических завоеваний трудящихся от капиталистического окружения».

Именно так, не уточняя и не развивая, что оставлялось на будущее, с помощью обычного ригоризма узкое руководство и определяло сущность момента. Отказ от обещанного завершения строительства социализма во второй пятилетке, отсутствие надежд на то и в третьей; прямую угрозу войны, связанное с тем и другим, вытекающее из них неизбежное не просто сохранение, а усиление роли государства, его структур, заставляющих партию уступить ему свое главенствующее положение.

Затем, остановившись на основной проблеме постановления, на необходимости полной перестройки всей прежней системы ведения пропаганды — на основе кружков, придании первенствующей роли печати, чему собственно и была посвящена постановляющая часть, приведшая к незамедлительной реорганизации соответствующих партийных органов, документ переходил к совершенно, казалось бы, не связанному ни с «Кратким курсом», ни с пропагандой. К проблеме кадров:

«Все наши кадры составляют огромную армию советской интеллигенции. Советская интеллигенция всеми своими корнями связана с рабочим классом и крестьянством. Это совершенно новая интеллигенция, подобной которой нет ни в одной стране мира.

Ни одно государство не могло и не может обойтись без своей интеллигенции, тем более не может обойтись без своей интеллигенции социалистическое государство рабочих и крестьян. Нашу интеллигенцию, выросшую за годы Советской власти, составляют кадры государственного аппарата, при помощи которых рабочий класс ведет свою внутреннюю и внешнюю политику. Это — вчерашние рабочие и крестьяне и сыновья рабочих и крестьян, выдвинувшиеся на командные посты. Особое значение имеет интеллигенция в такой стране, как наша, где государство направляет все отрасли хозяйства и культуры (выделено мною. — Ю. Ж.), в том числе и сельское хозяйство, и где каждый государственный работник, чтобы сознательно и с успехом выполнять свою работу, должен понимать политику государства, его задачи вовне и внутри страны…

ЦК ВКП(б) констатирует, что несмотря на столь важную роль интеллигенции в советском государстве, до настоящего времени еще не преодолено пренебрежительное отношение к нашей интеллигенции, представляющее из себя вреднейшее перенесение на нашу советскую интеллигенцию тех взглядов и отношений к интеллигенции, которые были распространены в дореволюционный период, когда интеллигенция находилась на службе у помещиков и капиталистов…

Такое антибольшевистское отношение к советской интеллигенции является диким, хулиганским и опасным для советского государства»[95].

Ни выспренность тона, ни удручающий стиль с его совершенно неумеренным употреблением слов «советская интеллигенция», не могли увести читателей от главного. От того, что под интеллигенцией в данном случае подразумевались не «работники умственного труда» вообще, а только профессионально подготовленные служащие государственного аппарата. Прежде всего — «командные кадры» — «партийные и непартийные». От того, что именно их ставили во главу угла всей дальнейшей созидательной деятельности в экономике и сельском хозяйстве, в культуре. Их, а не парт-функционеров, которым настойчиво рекомендовалось как можно скорее «устранить недостатки и пробелы в своей идеологической подготовке».

Подобный, открытый и даже демонстративный пересмотр прежней кадровой политики, теперь уже безусловная ориентация преимущественно на тех, кто имел высшее образование, а не один лишь партбилет, не должен был стать для заинтересованных полной неожиданностью. О том же, правда намеком, хотя и достаточно прозрачным, говорило еще одно постановление ЦК ВКП(б), принятое за полгода до того. Запрещавшее обкомам, крайкомам, ЦК компартий союзных республик «передвигать», иными словами, распоряжаться по собственному усмотрению судьбой коммунистов — аспирантов вузов, втузов, научно-исследовательских институтов. Вынуждать их отказываться от продолжения учебы, направляя на новое место работы[96]. Тем самым ПБ уже до некоторой степени раскрывало свои далеко идущие планы выдвигать на руководящие посты в госаппарате профессионалов высшей квалификации — тех, кто в скором времени должен был защитить диссертации.

Постановление от 14 ноября, вместе с тем, и объясняло новые приоритеты при решении кадровых вопросов. Оно признало, что основная масса («значительная часть») низового звена кадров — членов партии составляют малограмотные люди. Те, для которых столь убогая и по содержанию, и по форме, стилю книга «Краткий курс» оказывается непонятной, недоступной. И потому для такой категории коммунистов следовало организовывать ее изучение по упрощенной программе, знакомить с нею по устному изложению, даваемому пропагандистом. Но признавало и иное. Априорно предполагало, что высшее кадровое звено должно обладать такими знаниями, которые позволят самостоятельно штудировать не один «Краткий курс», но и «первоисточники» — специально отобранные и рекомендованные отдельные труды Маркса, Ленина, Сталина.

Постановление «О пропаганде», разумеется, не могло ограничиться лишь проблемами изучения «Краткого курса» да кадров. Потребовало, признав необходимым, изменить структуру партаппарата всех без исключения уровней — от горкома и райкома до ЦК ВКП(б). Объединить ранее действовавшие изолированно друг от друга отделы пропаганды и агитации, печати и издательств в один, пропаганды и агитации (ОПиА), а там, где их ранее не было вообще, в отдельных горкомах, райкомах, окружкомах, немедленно создать.

Новая структура неизбежно становилась одной из ключевых, ибо получала полный и безраздельный контроль над основной функцией партии — идеологией. Должна была отныне руководить и всей печатью страны, этим «важнейшим оружием партии», и всеми издательствами, а через них — литературой и искусством, и теоретическим центром ЦК ВКП(б) — Институтом марксизма-ленинизма с его республиканскими филиалами. Столь безусловно решающая на Довольно многих направлениях сразу роль ОПиА вызвала обоснованные опасения в ПБ, в узком руководстве. Скрытная же оппозиция созданию нового отдела оказалась столь сильной, что заставила ПБ трижды — 12 октября, 14 и 21 ноября обсуждать этот вопрос, заново принимая решение. Только с третьего захода удалось окончательно утвердить и его образование, и назначение на должность начальника ОПиА ЦК ВКП(б) А. А. Жданова[97]. Человека, хотя и являвшегося более четырех лет членом ОБ и секретарем ЦК, более трех лет кандидатом в члены ПБ, но все это время практически остававшегося как бы на обочине власти. Ведь только по решению ПБ от 16 апреля 1937 года он начал работать в Москве, в центральном аппарате один месяц из двух, а не как до того, десять дней в месяц[98].

Наконец, постановление от 14 ноября вместе с другим, принятым спустя семь дней, послужили своеобразным катализатором для ускорения уже шедшего процесса — неизбежного изменения состава узкого руководства. Того намерения Сталина, которое он высказал еще на февральско-мартовском Пленуме 1937 года. «Мы, старики, — многозначительно заметил пятидесятисемилетний вождь, — члены Политбюро, скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен»[99].