Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Для меня тогда, бывшего школьника, было это дико: как можно планировать стипендиальный фонд заранее и потом под него подгонять экзаменационные оценки? Ни хера себе — плановая экономика! Потом выяснилось, что так же поступают и со студентами первых двух курсов. Тупо занижают оценки, подгоняя количество хорошистов и отличников к размеру стипендиального фонда. Старшекурсников так уже почти не щемили.
Без стипендии, да еще когда мать не имела возможности особенно помогать — первые три месяца, пока не выдрал в деканате разрешение работать и не устроился санитаром в Краевой онкологический диспансер, были не очень радостными.
Да еще сразу общагу почему-то именно мне не дали. Месяц жил на квартире у знакомых бывших односельчан, семейной пары, Сергея и Любы Коваленко. Они уехали года два до того во Владивосток из села, Сергей пошел служить в милицию, поэтому им дали квартиру. В центре Владивостока был ресторан «Золотой рог» и рядом с ним гостиница «Золотой рог», между ними — двор в проходе через арку. Там была квартира семейной четы Коваленко в пристройке наверно еще заставшей Сергея Лазо. Ужас! Прямо над гостинично-ресторанной помойкой скрипучая однокомнатная деревянная квартирка с удобствами во дворе. Люба воду таскала ведрами по шаткой скрипучей лестнице из гостиницы.
Конечно, им самим в этой халупе было непросто, а тут еще и постоялец. Да и мне самому, чувствуя, что я очень стесняю хороших людей, было крайне неудобно.
Снять комнату в то время во Владивостоке можно было без проблем. Прямо на площади перед железнодорожным вокзалом бабушки ловили постояльцев. 2 рубля за ночь. Расчет был по дням, а не по месяцам. Бабушки пользовались тем, что с гостиницами в городе была ситуация, когда там вообще никогда не было свободных мест без брони. 2 рубля за ночь — это мне было не по карману. 60 рублей в месяц! За 80 рублей в месяц можно было в городе и квартиру снять. Но это уже совсем неподъемная сумма.
Хотя, некоторые студенты жили в съемных квартирах. Но это были дети очень обеспеченных родителей, которые могли такое себе позволить.
Через месяц пошел к декану и заявил, что если не дадут общагу — забираю документы. Нашли место. Кто-то более умный, чем мечтатели о профессии врача, посмотрев «ларек» изнутри, свалил из него, освободив для меня койку в общежитии.
* * *
…В той комнате уже жили три моих однокурсника: магаданец Олег Овсянников, бурят почти двухметрового роста Шура Ольшевский и Роберт Троцкий, из Находки, он даже моим одногруппником был.
Конечно, в книге о троцкизме я про общежитие пишу не из-за фамилии моего студенческого товарища.
Общежитие еще во время абитуриентства меня поразило. Я не ожидал, что быт будущих врачей мог быть таким, представлялось всё несколько иначе. Вообще, сельскому парню ко многому пришлось в городе привыкать.
Первый шок был от общепита. После чистеньких совхозных столовых и небольшого кафе в Хороле оказаться в городской столовой Владивостока на ул. Ленинской, ныне Светланской, и не потерять аппетит было невозможно. Свинарник. Большой свинарник. У конвейера раздачи — груда грязных подносов, которые протирала склизкой серой тряпкой тетка бомжеватого вида, если только протирала, иногда сами посетители это делали. Такие же залитые борщом столы, также протираемые грязной тряпкой. Серые алюминиевые гнутые ложки и вилки, ощутимо скользкие на ощупь. Качество пищи отвратительное. Супы — пойло, котлеты только с запахом мяса, но зато с выраженным вкусом хлеба.
Дед, приехавший как-то ко мне в гости, уже привыкшему к этим столовкам, отказался обедать в нашей студенческой столовой. Наотрез. Но мы привыкали. Если была возможность, старались обедать в заводской столовой инструментального завода, он был недалеко от института. Там было чисто и готовили хорошо, несмотря на то, что столовая была даже больше самой большой общепитовской. Рабочий контроль — вещь хорошая. А вот народный контроль тех лет — это комиссия, которая часто приходила в столовую под видом проверки, но на самом деле — разжиться мясом.
Конечно, я испытал почти счастье, когда получил место в общежитии. Было даже не совсем важно, что комната напоминала, как тогда выражались, бич-хату. Облезлая дверь с дырами от нескольких, уже выломанных, замков, обшарпанные стены и пол с ободранной краской. Вся мебель — встроенный обшарпанный шкаф, четыре железные кровати, четыре табурета, тоже таких, как будто их долго грызла стая голодных волков, и стол с изрезанной ножом крышкой. Всё как будто принесенное с помойки.
В первый мой день в общежитии, куда я заселился после обеда, когда закончились занятия, товарищи по комнате куда-то ушли, я остался обживаться, раскладывать и развешивать свои вещи в шкафу. В комнате не нашел утюга (на следующий день мы сбросились и его купили), нужно было погладить халат к следующему дню занятий. Решил по соседям поспрашивать. Постучал в соседнюю комнату, открыл здоровый парень, выглядевший очень взрослым, явно спросонья, я его разбудил. Молча протянул утюг. Я успел разглядеть его комнату — небо и земля по сравнению с моей. Обои, кровати с деревянными спинками, аккуратные полки, стулья… В общем, уютная. Потом и я буду жить в такой же. Со временем мы, студенты, сами и на свои деньги приводили наши жилища в нормальный вид. Криворукими мы не были, сами и ремонт делали, и мебель даже из чего только не собирали. Но стоило только на лето всем уехать, комнату осенью получали в прежнем виде: двери выбиты, мебель скоммунизжена, растащена по другим комнатам…
Погладил халат и собрался в магазин купить чая-сахара, по пути занес соседу утюг. В комнате у него сидел юный Ясер Арафат. Вылитый предводитель палестинцев в молодости. У этого парня, как я потом узнал, и кличка была — Ясер Арафат.
— В магазин сходишь? — спросил он меня.
— Я и так туда иду. Что там купить?
— Два пузыря водки.
— Давай деньги, куплю.
— За деньги я и сам куплю.
Я уже подумал, что снова начинаются дедовщинские приколы и приготовился бычиться, но оказалось, что парень просто пошутил.
Принес им две бутылки водки, сижу у себя пью чай. Постучались. Ясер Арафат.
— Чего один сидишь, скучаешь? Пошли к нам.
Чего не пойти, если приглашают? Правда, после этих гостей, я на следующий день страдал таким похмельем, что и на занятия не
