Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

воли родителей, ее муж объявлялся вне закона и мог быть убит ее родственниками. Мужчина мог развестись с женой по собственному желанию, но если он не приводил веских причин, то тоже подлежал убийству со стороны ее семьи. Любой из супругов мог развестись с женой за то, что она одевалась как представитель противоположного пола — например, жена носила бриджи, а мужчина — рубашку с открытой грудью. Муж мог безнаказанно убить — то есть не провоцируя кровную месть — любого мужчину, которого он заставал в незаконной связи со своей женой.57 Женщины много работали, но оставались достаточно аппетитными, чтобы возбуждать мужчин убивать друг друга ради них; а мужчины, доминирующие в общественной жизни, как и везде, были рецессивны дома. В целом положение женщины в языческой Скандинавии было выше, чем в поздней христианской;58 Она была матерью не греха, а сильных мужественных мужчин; она имела одну треть — после двадцати лет брака одну половину — права на все богатство, приобретенное ее мужем; она советовалась с ним в его деловых вопросах и свободно общалась с мужчинами в своем доме.

Труд был в почете, и все классы населения принимали в нем участие. Рыболовство было основным промыслом, а охота — скорее необходимостью, чем спортом. Представьте себе силу воли и труда, которая расчистила леса Швеции и приручила к пахоте замерзшие склоны норвежских холмов; пшеничные поля Миннесоты — результат скрещивания американской почвы с норвежским характером. Крупных поместий было мало; Скандинавия преуспела в широком распределении земли среди свободного крестьянства. Неписаная страховка смягчала бедствия: если дом фермера сгорал, соседи вместе с ним восстанавливали его; если его скот погибал от болезни или «божьего проишествия», они вносили в его стада количество животных, равное половине его потерь. Почти каждый северянин был ремесленником, особенно искусным в работе с деревом. Норсы отставали в использовании железа, которое появилось у них только в восьмом веке; но и тогда они делали разнообразные прочные и красивые инструменты, оружие и украшения из бронзы, серебра и золота;59 Щиты, дамаскированные мечи, кольца, булавки, упряжь часто были предметом красоты и гордости. Норвежские корабельщики строили лодки и военные корабли, не более крупные, но, очевидно, более прочные, чем античные; плоскодонные для устойчивости, острые в носовой части, чтобы таранить врага; глубиной от четырех до шести футов, длиной от шестидесяти до ста восьмидесяти футов; Приводимые в движение частично парусом, в основном веслами — по десять, шестнадцать или шестьдесят на борт; эти простые суда перевозили норвежских исследователей, торговцев, пиратов и воинов по рекам России к Каспийскому и Черному морям, а также через Атлантику к Исландии и Лабрадору.

Викинги делились на ярлов, или графов, бондов, или крестьян-собственников, и рабов, и (подобно опекунам в «Республике» Платона) сурово учили своих детей, что сословие каждого человека — это указ богов, изменить который осмелится только неверный.60 Короли выбирались из королевской крови, провинциальные губернаторы — из ярлов. Наряду с откровенным принятием монархии и аристократии как естественных сопутствующих факторов войны и сельского хозяйства, существовала замечательная демократия, при которой землевладельцы выступали в качестве законодателей и судей на местном хус-тинге или собрании домохозяев, деревенском моте, провинциальном моте или собрании, а также на национальном олтинге или парламенте. Это было правительство законов, а не просто людей; насилие было исключением, а суд — правилом. Месть феода воплотилась в сагах, но даже в эпоху викингов, когда кровь и железо вытесняли частную месть, вергильд заменял частную месть, и только морские разбойники были людьми, для которых не существовало закона, кроме победы или поражения. Жестокие наказания использовались для того, чтобы склонить к порядку и миру людей, ожесточенных борьбой с природой; прелюбодеев вешали или затаптывали до смерти лошадьми; поджигателей сжигали на костре; отцеубийц подвешивали за пятки рядом с живым волком, которого так же подвешивали; бунтовщиков против правительства разрывали на части загнанными лошадьми или тащили до смерти за диким быком;61 Возможно, в этих варварствах закон еще не заменил, а лишь социализировал месть. Даже пиратство в конце концов уступило место закону; разбойники превратились в торговцев и заменили силу умом. Большая часть морского права Европы имеет норвежское происхождение и передается через Ганзейский союз.62 При Магнусе Добром (1035-47 гг.) законы Норвегии были записаны на пергаменте, названном из-за своего цвета «Серый гусь»; он сохранился до наших дней и содержит просвещенные указы о контроле веса и мер, охране рынков и портов, государственной помощи больным и бедным.63

Религия помогала закону и семье превратить животное в гражданина. Боги тевтонского пантеона были для норвежцев не мифологией, а реальными божествами, которых боялись или любили, и которые были тесно связаны с человечеством тысячей чудес и любовных связей. В удивлении и ужасе первобытных душ все силы и основные воплощения природы становились личными божествами, а более могущественные из них требовали тщательного умилостивления, которое не ограничивалось человеческими жертвоприношениями. Это была многолюдная Валгалла: двенадцать богов и двенадцать богинь; множество великанов (йотунов), судеб (норн) и валькирий — посланников и разносчиков эля богов; и множество ведьм, эльфов и троллей. Боги были увеличенными смертными, подверженными рождению, голоду, сну, болезням, страстям, печали, смерти; они превосходили людей только размерами, долголетием и силой. Один (германский Воден), отец всех богов, во времена Цезаря жил у Азовского моря; там он построил Асгард, или Сад богов, для своей семьи и своих советников. Страдая от земельного голода, он завоевал Северную Европу. Он не был ни неоспорим, ни всемогущ; Локи бранил его, как рыбью жену,64 а Тор и вовсе игнорировал его. Он бродил по земле в поисках мудрости и обменял глаз на питье у колодца мудрости; затем он изобрел буквы, научил свой народ письму, поэзии и искусствам и дал ему законы. Предвидя конец своей земной жизни, он созвал собрание шведов и готов, ранил себя в девять мест, умер и вернулся в Асгард, чтобы жить как бог.

В Исландии Тор был больше, чем Один. Он был богом грома, войны, труда и закона; черные тучи были его хмурыми бровями, гром — его голосом, молнии — его молотом, низвергающимся с небес. Норвежские поэты, возможно, уже столь же скептически настроенные, как Гомер, немало потешались над ним, как греки над Гефестом или Гераклом; они представляли его во всевозможных затруднениях и тяготах; тем не менее его так любили, что чуть ли не каждый пятый исландец узурпировал его имя — Торольф, Торвальд, Торстейн…