Джон Норвич - История Англии и шекспировские короли

В январе же в Вестминстере собрался парламент, первый раз за два года. Он не проявлял враждебности, но и не желал, чтобы им помыкали. На первой же сессии парламент отказался субсидировать реализацию сумасбродного замысла Ричарда (результат скоропалительного обещания, данного тестю Карлу VI) послать армию в помощь герцогу Бургундскому, воевавшему с герцогом Милана Джаном Галеаццо Висконти. Затем 1 февраля была представлена петиция от имени некоего Томаса Хакси: о нем прежде ничего не было известно, но теперь мы знаем по крайней мере то, что он не был членом парламента, а служил клерком в суде общих тяжб и проктором в аббатстве Селби. Первые три запроса были пустяковые, но в последнем, четвертом пункте выражался беспрецедентный протест против расточительства королевского двора, в котором пригрелось чересчур много епископов и роскошных дам со свитами. Ричард вполне мог проигнорировать петицию. Он же по обыкновению разъярился и заставил лордов квалифицировать как измену любые попытки побуждать палату общин к внесению изменений во что-либо касающееся статуса, привилегий и суверенитета короля. И 7 февраля лорды приговорили несчастного критикана к смертной казни, бесстыдно прибегнув к принципу правосудия на основе закона с обратной силой. Через три месяца бедолагу реабилитировали, но репутация короля пострадала, все сомнения и недобрые предчувствия прошлого десятилетия возродились, а робость и послушность лордов еще больше укрепили самонадеянность Ричарда.

Петиция Хакси никак не повлияла на траты королевского двора. Экстравагантность образа жизни осталась прежней, и к привычным издержкам добавились огромные расходы на реконструкцию Вестминстер-Холла, построенного триста лет назад Вильгельмом Руфусом, сыном Вильгельма Завоевателя, и называвшегося тогда Банкетным залом. Длиной 240 и шириной 70 футов, сооружение было самым грандиозным норманнским строением такого рода в Англии и, пожалуй, во всей Европе. В 1291 году его серьезно повредил пожар, и хотя потом Эдуард II восстанавливал зал, он приобрел свое прежнее великолепие только после того, как им в 1394 году занялся Ричард. Памятнику средневековой архитектуры повезло: в то время король имел в своем распоряжении талантливого зодчего-каменщика Генри Йевеля, только что закончившего возведение нефа Вестминстерского аббатства, и не менее одаренного плотника Хью Херленда (Эрланда). За семь лет они построили новый зал, не шире и не длиннее прежнего, но выше и несравненно более величественный. Главным его украшением была и остается деревянная арочная крыша с подбалочниками, установленная на высоте 92 футов с самым большим из известных свободных, неподдерживаемых пролетов. Многие столетия зал служил центром бурной общественно-политической жизни, здесь проходили коронационные банкеты, заседания совета, иногда сессии парламента; вплоть до 1882 года в нем проводились судебные процессы. Без сомнения, Вестминстер-Холл можно считать самым ценным даром, преподнесенным Ричардом своей стране; уже только за это он заслуживает нашей глубочайшей благодарности.

Не исключено, что к петиции Хакси были причастны Глостер и Арундел: у них имелось немало оснований для недовольства. Обоих, к примеру, тревожило то, как быстро набирал политический вес и влияние новый фаворит короля Эдуард, граф Ратленд. Их раздражало упорное стремление Ричарда канонизировать прадеда Эдуарда II и завладеть короной Священной Римской империи. В феврале Глостер и Арундел навлекли на себя гнев короля, намеренно проигнорировав его вызов на совет. Затем на королевском банкете в Вестминстере в начале июля Глостер позволил себе во всеуслышание выражать несогласие с уступками Франции, в частности с тем, что Ричард отдал французам Брест и Шербур[80]. Вступили ли тогда в сговор против короля Глостер, Арундел и, возможно, Уорик, о деятельности которого в минувшее десятилетие нам почти ничего не известно, кроме того факта, что в последнее время он занимал некое высокое положение? Об этом мы никогда не узнаем. Скорее всего никакого заговора они не замышляли. Так или иначе, слухи о заговоре распространялись, и Ричард не мог не отреагировать. Он достаточно натерпелся от дяди и его друзей, и его терпение, очевидно, иссякло.

Для Ричарда было характерно приглашать своих врагов на банкет, что он сделал и на этот раз: впоследствии Томас Уолсингем сравнит этот банкет с пиром Ирода, на котором Саломея плясала в награду за голову Иоанна Крестителя. Глостер отказался, сославшись на недомогание; Арундел тоже отклонил приглашение. На банкете появился только Уорик, и король встретил его необычайно тепло. Лишь после того как пир закончился, Уорика схватили и увели в Тауэр. Через пару недель арестовали и Арундела — и опять обманным путем: Ричард клятвенно обещал его брату архиепископу, что с ним ничего не случится. Арундела заключили в замок Карисбрук на острове Уайт. На свободе оставался пока Глостер. В отношении своего дяди король решил продемонстрировать силу. С внушительной свитой, единоутробными братьями Томасом и Джоном Холландами, графами соответственно Кента и Хантингдона, и дворцовой дружиной он ночью прискакал в его замок Плеши в Эссексе. Поскольку герцог не смог прибыть на банкет, король сам приехал за ним, объяснил Ричард. Глостеру, застигнутому врасплох, ничего не оставалось, как просить пощады. Ричард в ответ сказал лишь: о пощаде надо было думать девять лет назад, когда королева стояла перед ним на коленях и умоляла сохранить жизнь сэру Саймону Берли. Глостера отправили в Кале, заверив в том, что его не заставят долго ждать приговора.

Судебные решения выносились на парламенте, собравшемся 17 сентября 1397 года, последнем при Ричарде. На Глостера, Арундела и Уорика возлагалась ответственность за преступления, совершенные девять лет назад и аналогичные тем, которые рассматривались «Безжалостным парламентом»: измена, но теперь бывшие обвинители сами стали обвиняемыми. И судебное разбирательство происходило таким же порядком. В роли апеллянтов выступили восемь лордов, включая единоутробных братьев короля графов Кента и Хантингдона и кузенов графов Ратленда и Сомерсета[81]. Вестминстер-Холл находился на реконструкции, и специально для судилища во дворе был возведен большой павильон, открытый с обеих сторон, с колоссальным троном, установленным на высокой платформе. Также специально для этого случая был устроен показательный спектакль — на открытии сессии присутствовали около четырехсот чеширских лучников, охранявших короля.

Некоторое удивление вызвало появление четвертого обвиняемого — Томаса, брата Арундела, в прошлом году произведенного из архиепископа Йоркского в архиепископа Кентерберийского. Казалось странным, что ему можно было приписать причастность к событиям 1386–1388 годов. По всей видимости, его наказывали за нежелание исполнить повеление короля назначить мирского проктора для выступления от имени духовенства: духовный сан запрещал церковникам участвовать в судебных процессах, которые могли привести к кровопролитию. В любом случае ему не позволили даже выступить в собственную защиту и 25 сентября приговорили к конфискации всех владений и вечному изгнанию.

Восемь апеллянтов предстали перед парламентом в красных шелковых мантиях с белой каймой и золотой вышивкой. Низко поклонившись королю, они театрально попросили его начать процедуру вызова ответчиков по одному. Первым вошел граф Арундел, и Джон Гонт в роли верховного стюарда Англии и председателя суда пэров торжественно зачитал предъявляемое ему обвинение. Граф с негодованием возгласил, что он уже получил от короля два прощения. Гонт ответил, что прощения аннулированы; они начали спорить по поводу их действенности, тогда вмешался спикер сэр Джон Буши[82], потребовав немедленно осудить Арундела, а апеллянты бросили на пол перчатки. Гонт объявил традиционный приговор к повешению, король тут же благосклонно заменил его более достойной казнью на плахе. Арундела увели на Тауэрский холм, где в присутствии Кента, Сомерсета и собственного зятя Ноттингема ему отсекли голову.

Теперь настал черед Глостера, но парламенту вдруг сообщили: герцог мертв. Показательно, что обстоятельства его смерти даже не обсуждались; мало кто сомневался в том, что его убили в Кале по повелению короля. Однако чрезвычайно важно было официально признать его изменником и создать основания для конфискации собственности. Соответственно Глостера обвинили в измене — разве не он пришел с армией в Харингей в 1387 году? — и все его владения были реквизированы в пользу короны. Оставалось разобраться с Уориком. «Как ничтожная старая баба, — писал презрительно Адам из Уска, — он во всем признался; хныча, стеная, плача и казня себя, просил короля пощадить его». Уорика тоже приговорили к повешению, однако — возможно, вследствие полезного свидетельствования против Глостера — Ричард заменил петлю пожизненной ссылкой на остров Мэн[83].