Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев
Блог «Серп и молот» 2019–2020 читать книгу онлайн
Перед тем, как перейти к непосредственно рассмотрению вопроса о Большом терроре, нужно оговорить два важных момента.
Первый. Самого по себе факта Большого террора, расстрелов по приговорам несудебного незаконного органа 656 тысяч человек и заключению в лагеря на срок 10 лет еще примерно 500 тысяч человек, т. е. тяжелейшего преступления перед народом СССР, как факта не существует по определению. Некоторые особенно отмороженные правозащитники до сих пор носятся с идей проведения процесса над КПСС (правильней будет — ВКП(б)) по типу Нюрнбергского. Эту идею я поддерживаю, голосую за нее обеими руками. Я страстно желаю, чтобы на открытый судебный процесс были представлены те доказательства репрессий 37–38-го годов, которые наши профессиональные и не очень историки считают доказательствами массовых расстрелов и приговоров к 10 годам заключения более чем миллиона ста тысяч граждан СССР. Даже на процесс, который будут проводить судьи нынешнего нашего государства. Но моё желание никогда не сбудется. Попытка провести такой процесс уже была, уже были подготовлены доказательства, которые сторона, обвинявшая КПСС в преступлениях, хотела представить на суд. Да чего-то расхотела. А пока такой процесс не состоялся, пока не дана правовая оценка тем доказательствам, которые свидетельствуют о масштабных репрессиях 37–38-го годов, факт Большого террора любой грамотный историк может рассматривать только в виде существования этого факта в качестве политического заявления ЦК КПСС, сделанного в 1988 году. Мы имеем не исторический факт Большого террора, а исторический факт политического заявления о нем. Разницу чувствуете?
Второе. Историки в спорах со мной применяют один, убойный на их взгляд, аргумент: они работают в архивах, поэтому знают всю правду о БТ, а я — «диванный эксперт», в архивы не хожу, поэтому суждения мои дилетантские. Я, вообще-то, за столом работаю, а не на диване — раз, и два — оценивать доказательства совершенных преступлений, а БТ — это преступление, должны не историки, а криминалисты. Занимаясь вопросом БТ до того, как доказательствам его существования дана правовая оценка, историки залезли за сферу своей компетенции. Я себя к профессиональным историкам не причислял никогда и не причисляю, зато я имею достаточный опыт криминалиста. Как раз не та сторона в этом вопросе выступает в роли дилетанта.
Как раз именно потому, что я имею достаточный опыт криминалиста, я категорически избегаю работы в архивах по рассматриваемому вопросу. По нескольким причинам. Я сторона заинтересованная, я выступаю в качестве адвоката, и не стесняюсь этого, сталинского режима. Заинтересованная сторона в архив должна заходить и документы в нем изучать только в ситуации, приближенной к условиям проведения процессуального действия, т. е. в присутствии незаинтересованных лиц, с составлением соответствующего акта.
(П. Г. Балаев, 18 февраля, 2020. «Отрывки из „Большого террора“. Черновой вариант предисловия»)
-
Один только факт, что учитель-историк как рыба молчит о том, что в сфере образования у молодого Советского государства происходили схожие с тем, что творилось в промышленности, процессы, свидетельствует либо о его некомпетентности, либо о нечестности. Историк это обязан знать. Но если честно об этом рассказать, то народу многое станет понятно в процессах, происходящих с нашим образованием сегодня, и станет видно истинное лицо этих спицыных.
А почему вредительства не могло быть в сфере образования и воспитания, если Советское государство получило в наследство не только старую техническую интеллигенцию, но и такой же старый преподавательско-педагогический состав?
Мешает это понять отсутствие представления, чем являются, собственно, школа и кем является учитель. Даже многие марксисты каким-то образом, читая «Капитал», там не увидели слов, что учитель владельцу школы приносит прибавочную стоимость.
Но ведь прибавочную стоимость можно получить только занимаясь товарным производством и продажей товара. Верно? Так что это за товар, который производит и продает школа?
Разобраться в вопросе совсем не сложно. С возникновением частной собственности разделение труда привело не только к образованию внутри племени корпораций из охотников, ремесленников, пастухов, земледельцев, которые дальше стали дробиться на более узкие профессиональные группы и так до современного состояния. Наставники-учителя тоже стали выделяться в особую профессиональную группу, включаясь во всеобщий товарообмен. Уже в античном мире появились первые платные школы, вполне себе капиталистические предприятия. Чем они торговали? Знаниями? Совсем нет.
Немного подумайте, если бы они продавали знания, то получали бы плату за обучение только тех учеников, которые проданные знания усвоили, и плата была бы дифференцирована по уровню усвоения учеником знаний. Отличник — максимальная, посредственный ученик — средняя, двоечник — там не за что платить преподавателю.
Но этого же никогда не было. Родители одинаково платили и за обучение отличников и за обучение двоечников. Школа продавала не знания, а уроки. Да, школа — это предприятие, производящее и продающее уроки. И зарабатывающее на этом.
Никакого альтруизма. Обычное рыночное предприятие. Частная школа — частное предприятие. Государственная школа — государственное предприятие. И учитель — всего лишь работник рыночного предприятия. А вы, родители, покупатели уроков. Вы платите за уроки либо напрямую владельцу частной школы, либо опосредованно, через налоги, если ваши дети ходят в государственную.
Но у школы, как у рыночного предприятия, есть особенности, которые она получила в наследство от… церкви. Ведь после античности школа оказалась полностью во власти церкви и средневековые школы почти без исключения в собственности церкви находились. Причем, это не только христианства касается. Процесс был общий для всех мировых религий. И несколько веков преподаванием занимались служители церкви.
Это не только крайняя косность на фоне запредельного апломба — «Сею доброе, разумное, вечное». Главное, читать и трактовать священные книги имеют право только священнослужители. И священные книги должны быть такими, чтобы паства без попа в них ничего не поняла. Вместо священных книг поставьте — учебники, вместо попа — учителя, паствы — школяров. По своей сути, современная школа от средневековой церковной отличается лишь объемом знаний, содержащихся в уроках.
Поэтому не случайно вырвалось у Спицына фраза, что учебник отношения к науке не имеет. Поскреби учителя — отскребешь дьячка…
* * *
Но продать урок, т. е. отбубнить в классе тему из учебника школярам (потому что учебник намеренно написан так, что без разъяснения учителя ученик сам почти никогда не в состоянии понять написанное), мало для того, чтобы знания из урока уложились в голове учащегося. Нужно еще чтобы школьник ловил каждое слово преподавателя, а не мух открытым ртом, да еще чтобы потом в учебнике прочел соответствующий параграф и его заучил (часто — наизусть, потому что, опять же, такой учебник). А это тяжелая для ребенка работа. Требующая усидчивости и упорства. Не только школьник, но даже не каждый студент, человек уже осознанно выбравший себе профессию, обладает достаточным упорством, чтобы усваивать материал таким путем.
А первые школы при монастырях и образование доступно почти исключительно для детей привилегированных классов. Так сеньор со шпагой придёт в эту школу и спросит: «Я вам заплатил за обучение моего оболтуса? Так почему он по латыни ни бе, ни ме и пишет, как курица лапой?». У сеньора — шпага, власть и человек он серьезный. Он за такое обучение взыщет. Поэтому в те времена педагогического брака было крайне мало. Помогали школярам усваивать науку розгами. Пороли безжалостно, иногда до причинения серьезного ущерба здоровью.
Общество демократизировалось постепенно, постепенно и учительско-преподавательская корпорация становилась в обществе влиятельной силой, а при массовом образовании уже большинство родителей учеников уступали преподавателям в общественной иерархии. Отпала надобность напрягаться в работе, боясь претензий к ее качеству. Усвоил ученик урок — молодец, получи пять. Не усвоил — значит, лентяй или дефективный. И никаких проблем. Если у родителей есть лишние деньги — пусть заплатят за репетиторство, преподаватель дополнительно с отстающим позанимается, дополнительно заработает за дополнительные уроки.
И массовая школа погнала массовый образовательный брак. Еще задолго до Советской власти. Царские гимназии и реальные училища бракодельничали откровенно. Хваленное гимназическое образование представляется чем-то выдающимся страдающим ностальгией по хрустящим французским булкам только в их фантастических грезах о прошлом. Большинство гимназистов учились через пень-колоду и выходили из ее стен такими же малограмотными, как и те выпускники советской школы, которым она давала путевку в ПТУ.
* * *
Советской власти неоткуда было брать другую школу и других преподавателей, приходилось решать срочную проблему преодоления неграмотности в стране, где почти 80% населения не умело читать и писать. Взяли, что было и сделали это массовым, насколько позволяли финансы. Обязательное семилетнее образование, доступное для широких слоев за небольшую плату — среднее. И система профессионально-технического образования, вечерние школы для работающих. Стране на первых порах нужен был массовый, хотя бы элементарно грамотный рабочий.
Но уже в начале 30-х годов школа перестала удовлетворять потребностям народного хозяйства. И дело не в охвате детей средним образованием, дело было в принципиальном несоответствии старой школы потребностям коммунистического государства. Старая школа могла дать только массового грамотного рабочего и инженера, как представителя элиты рабочего класса. А Советскому государству требовался массовый инженер, требовался рабочий уровня инженера.
