Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

зарубежные контакты у президента были с руководством КНР, особенно с Дэн Сяопином, начиная с тех дней в 1974–1975 гг., проведенных им в Пекине в качестве американского посланника. Уважение, которое Дэн питал к нему как лао пэнью, было значительным преимуществом, которое Буш попытался использовать в самом начале своего президентства, посетив Пекин в феврале 1989 г. Эта политика была загнана в тупик репрессиями на площади Тяньаньмэнь, и Буш присоединился к почти всемирному осуждению нарушений прав человека в Китае. Но, рассматривая Китай как потенциального стратегического партнера в триангуляции системы великих держав, он всегда поддерживал отношения с помощью секретных миссий Скоукрофта, а также более публичных поездок Никсона и Киссинджера. Он сделал все возможное, чтобы свести к минимуму последствия санкций Конгресса, и, хотя политически лично не мог снова посетить Китай в течение оставшейся части своего президентства, он использовал премьер-министра Японии Тосики Кайфу, чтобы возобновить открытые контакты и экономическое взаимодействие с КНР после событий на Площади.

Стиль управления, принятый этими лидерами, можно было бы назвать «консервативным» в буквальном смысле этого слова. Политикам нравятся «известные люди». Поскольку новшества влекут за собой риски, они обычно предпочитают ради стабильности и предсказуемости цепляться за то, что уже существует и доказало свою эффективность, внося коррективы и адаптации по мере необходимости. Это, безусловно, было верно в 1989–1991 гг. Лидеры переходных лет в конечном счете приняли перемены, но, по крайней мере поначалу, они пытались замаскировать преобразования одеждами из прошлого.

Горбачев намеревался сохранить Союз и сделать его более жизнеспособным. Он стремился реформировать и оживить СССР и тем самым перестроить его для продолжения конкуренции с Западом, хотя теперь она носила мирный характер. Он хотел ориентировать Союз на Европу. У него были четкие, широкие цели, но он плохо представлял себе, как их достичь. Он начал с частичной экономической реформы, но быстро стал более радикальным в своих действиях, поскольку был убежден, что настоящая реструктуризация может сработать только в сочетании с политической либерализацией. Однако, чем больше он осуществлял перемен, тем больше терял контроль и на периферии, и в центре страны. Потеряв самообладание, зимой 1990–1991 гг. он повернулся к сторонникам жесткой линии. Двигаясь зигзагами, Горбачев подорвал командную экономику и коммунистическую монополию на власть, не создав стабильных альтернатив. И таким образом он невольно возглавил процесс разрушения советского многонационального государства.

В Китайской Народной Республике, напротив, Дэн и партийное руководство с самого начала осознанно встали на путь постепенных экономических реформ. Тем не менее и они не смогли предотвратить стремительный рост инфляции, который к концу 1980-х гг. вызвал политические протесты и требования изменить систему. Столкнувшись с обостряющимся внутренним кризисом и отрезвленный ослаблением коммунистической власти в Восточной Европе, режим КПК в июне 1989 г. принял решительные меры и восстановил свой контроль. После краткой реакционной фазы, навязанной премьером Ли, процесс либерализации возобновился в 1992 г. при лидере реформистской партии Цзяне, но он строго ограничил его экономикой. Лидеры Китая сосредоточились на сохранении однопартийного правления и искоренении сепаратистского национализма. Таким образом, китайцы, по их мнению, извлекли уроки из того, что они считали ошибками Горбачева. Наследие осторожно управляемого долгосрочного преобразования Китая – из изолированного маоистского государства в авторитарную коммунистически-капиталистическую державу с глобальным охватом – все еще проявляется в XXI в. В то время как Горбачев потерпел неудачу в преобразовании своего Союза, Дэн преуспел. Его КНР была переделана, и китайский коммунизм был изобретен заново.

Управление изменениями посредством сохранения и адаптации существующих структур особенно ярко проявилось в решении германского вопроса. Коль облегчил объединение, использовав для включения Восточных земель в состав Федеративной Республики статью 23 Основного закона Западной Германии 1949 г. Точно так же он ввел восточных немцев в зону дойчмарки на том основании, что если дойчмарка не станет им доступной, то они скоро сами пешком придут в зону дойчмарки. Результаты выборов в Восточной Германии в марте 1990 г. подтвердили, что ГДР фактически будет поглощена старыми западногерманскими структурами. Следующим институциональным шагом стало то, что бывшая ГДР, став частью ФРГ, автоматически стала и частью Европейского сообщества, что позволило избежать бесконечных препирательств с европейскими партнерами Германии по поводу принятия нового, социально-экономически слабого государства в союз и, тем самым, создания прецедента для потенциального приема других стран бывшего советского блока. Точно так же дойчмарке – краеугольному камню немецкого «экономического чуда» с конца 1940-х гг. – предстояло влиться в общую европейскую валюту и ЭВС. Предложенное Колем европейское решение германского вопроса, хотя было и не вполне достаточным, чтобы подавить недовольное брюзжание в Лондоне по поводу «Четвертого рейха», но оно умерило французские опасения по поводу немецкого реваншизма и континентального господства. Трио – Коль, Миттеран и Делор – применило весь свой коллективный вес для активизации проекта европейской интеграции и его завершения в Маастрихтском договоре. Со своей стороны, Буш не только поддерживал предоставление места объединенной Германии в более интегрированном «ЕС-92», но и стремился к установлению Америкой тесных партнерских отношений с обновленной Европой.

Что касается формирующегося после окончания холодной войны порядка европейской безопасности, то Буш поспешил настоять на том, что объединенная Германия должна оставаться членом НАТО. Коль с этим полностью согласился. Такое решение обеспечило как продолжение существования Североатлантического союза после окончания холодной войны, так и сохранение американского присутствия в Европе после падения Стены. И это каким-то образом убедило Горбачева в том, что объединенная Германия будет находиться под международным контролем. Напротив, Варшавский договор увял, когда восточноевропейские государства отвергли коммунизм и освободились от советского контроля. Они вместе с самим СССР приняли приглашение вступить в новый Совет североатлантического сотрудничества (NACC). И так получилось, что Германия была объединена, а Европа преобразована, по существу, на западных условиях. Архитектура после падения Стены в Европе вобрала в себя основные черты послевоенного либерального международного порядка.

Однако и этого было недостаточно. Поскольку восточноевропейские государства изо всех сил пытались превратиться в жизнеспособные капиталистические демократии и претендовали на свое место среди равных в Европе после Стены, они также начали настаивать на членстве в западных «институциональных» органах. Но принятие новых членов с очень разными политическими культурами и стратегическими перспективами неизбежно означало, что старые формы нельзя было просто сохранить. «Построение единой и свободной Европы» в конечном счете означало, что выжившие западные организации, поскольку они открылись для Востока, должны были быть переделаны.

Этот «каталитический момент» в истории также выявил другие пределы тому, чего может достичь консервативный менеджмент. Согласно Уставу Организации Объединенных Наций и в соответствии с международным правом руководящими принципами в условиях территориальных изменений являются суверенитет и самоопределение. Примером этого стала санкционированная ООН война в Кувейте, целью которой было освобождение небольшого суверенного эмирата от оккупации Ираком, а не распространение войны до Багдада и свержение международно