История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

Шан Яна и прочих легистов остались без изменений. «Ханьские императоры, перед которыми встала необходимость управлять огромной и многоликой империей, вынуждены были заимствовать государственную машину циньской династии и использовать на службе армию чиновников, прежде служивших Цинь»[73]. Хотя на первом этапе своего правления Лю Бан раздавал земли во владение своим соратникам и родственникам, что привело к росту сепаратизма и внутренним войнам, но после окончательного их подавления в 154 году до н.э. и завершения этого процесса при императоре У-ди[74] централизованная система власти в Китае была восстановлена. Во времена У-ди «стало абсолютно ясно, что без системы легистских идей и институтов империю, как нечто целостное и централизованное, как достаточно крепкую административную структуру, способную держать удары извне и изнутри и возрождаться при благоприятных обстоятельствах, нельзя было бы создать. Но ещё более очевидным стало понимание, что официальной идеологией прочной империи не могут быть доктрины, не ставящие во главу угла конфуцианские традиции с их моральным стандартом, культом предков и старших, патерналистской заботой администрации о нормальном существовании населения»[75]. В результате объединения сильных сторон двух концепций — практической легистской и идеологической конфуцианской — при империи Хань окончательно сформировалось организационное основание китайской государственности, которое в той или иной мере продолжает существовать до сих пор.

Совершенно очевидно, что происходящие в Древнем Китае в эпоху Цинь и Хань процессы и глобальные изменения не могли не иметь последствий для его отношений с северными кочевниками. Символический временной рубеж, с которого можно начать отсчёт новой истории в отношениях Древнего Китая и кочевых народов, населяющих прилегающие непосредственно к нему северные степные пространства, тесно связан с постройкой Великой Китайской стены. Стена стала тем символом, который окончательно отделил мир китайской государственности и тесно связанной с ней культуры Древнего Китая от степных кочевников, которые, в свою очередь, через Великую степь активно взаимодействовали с внешним миром. И хотя линия прохождения Стены неоднократно преодолевалась в обоих направлениях, как собственно китайцами, так и кочевниками, а политическое и культурное взаимодействие между ними было весьма значительно, однако свою роль в системном разделении Китая и Степи она, несомненно, сыграла.

В то же время централизованная государственность, опирающаяся в качестве идеологии на конфуцианские и легистские ценности, обеспечила резкое организационное и культурное превосходство над теми племенами, которые остались внутри границ Великой Китайской стены. В рамках единой системы с чёткими административными границами не было места самостоятельности не только отдельных царств и клановых владений, но также и оставшихся с периода Чжоу различных племён. Соответственно, древнекитайская культурная традиция получала мощную поддержку в лице организованного государства. В этой ситуации древнекитайское государство и общество приобрели по отношению к чуждым им племенам значительный ассимиляционный потенциал.

Кроме того, оба этих события — объединение Китая и постройка Стены — резко снизили возможности для оказания военного давления на Китай из северных степей. По крайней мере, очевидно, что сравнительно небольшие разрозненные племена северных кочевников были на это теперь не способны.

Причём при централизованном государстве уже не было возможностей для кочевников из разных племён поступать на службу в различные китайские царства для участия в их междоусобных войнах, что часто имело место в период Чжоу. Так, «в 317 году пять княжеств Хан, Чжао, Вэй, Янь и Ци в союзе с племенами сюнну напали на Цинь»[76]. После объединения Китая самостоятельная политика племён на китайском направлении стала невозможной. Соответственно, северные кочевники лишились определённой части доходов и тех продуктов, которые они получали из китайских царств в предшествующие годы, например, в виде платы за службу и военной добычи. Отсюда можно сделать предположение, что именно масштабные перемены в Китае стали одним из внешних стимулов к объединению отдельных, прежде разрозненных северных кочевых племён. Их целью было оказание более эффективного давления на южного соседа для обеспечения своих интересов. В результате на политическую арену выходит государство Хунну.

2. Степной мир

Племена, которые были известны древним китайцам под разными обобщающими названиями, такими как жуны, ди, и, мань, отличались значительным языковым и культурным многообразием. Среди них были предки народов, говоривших позднее на тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских, иранских, тибето-бирманских языках. Одни из них занимались кочевым скотоводством, другие — земледелием, охотой и рыболовством. В любом случае имевшееся племенное разнообразие наверняка было весьма значительным. Это во многом объясняется тем, что в эпоху Чжоу богатый и относительно слабый Китай притягивал к себе разные племена и предоставлял им большие возможности для удовлетворения их потребностей. При этом в связи со слабостью Китая, отсутствием в нём централизованной власти племенам не нужно было консолидировать свои силы для достижения локального успеха, что также способствовало этническому разнообразию. Особенно значительные различия среди племён наблюдались с северо-западного и северного направлений, которые были открыты для влияния со стороны всей остальной Евразии. В частности, именно здесь было много европеоидных племён, например, они составляли определённую часть населения собственно Монголии.

В III–II тыс. до н.э. «в конце эпохи неолита — и начала энеолита на востоке Монголии обитали племена монголоидного типа, занимавшиеся примитивным земледелием и собирательством, в то время как на западе существовала культура афанасьевского типа, сходная с южносибирской и алтайской материальной культурой, оставленная протоевропеоидным населением»[77]. В эпоху бронзы, с середины II тыс. в степях Евразии происходит революционный переход к пастушескому скотоводству. Этот период в Монголии тесно связан с так называемой карасукской культурой. Данная культура была широко распространена в Южной Сибири, нынешнем Восточном Туркестане, Западной и Северной Монголии и заходила на территорию Северного Китая, была она также связана с населением Казахстана и Средней Азии. «В карасукское время на территории, расположенной в Гоби и южнее её, расселялись племена, отличавшиеся от монголоидных китайцев»[78]. Происхождение карасукской культуры остаётся предметом обширной дискуссии.

Однако можно отметить, что она появилась на территории, где прежде существовала андроновская культура и впоследствии на её месте появилась тесно связанная с ней сакская культура Алтая, Южного Казахстана, Киргизии, Памира и Монголии[79]. При этом известно, что обширные степные районы Евразии в этот период были населены главным образом ираноязычными племенами. К последним с большей долей вероятности можно отнести и «андроновцев» и практически наверняка саков. Поэтому можно предположить, что племена Западной Монголии и части Северного Китая, скорее всего, относились к европеоидному ираноязычному населению. Соответственно, они вполне могли активно участвовать и в политических процессах на китайской территории в эпоху Чжоу. Существует предположение, что как раз карасукцы выступали в китайских летописях под именем динлины