Под красно-золотым знаменем. Осада Балера - Сатурнино Мартин Сересо

Рядовой Лорето Гальего Гарсия сообщил мне, что его компаньон, Антонио Меначе Санчес намеревался сбежать к врагу. Эта уверенность была основана на словах самого Меначе. Гальего хранил небольшую сумму денег, принадлежавшую Меначе, что не было чем-то необычным среди товарищей, и примерно через два месяца последний попросил их обратно, признав, что намеревается присоединиться к тагалогам, «потому что давно думал об этом». Его собеседник воспринял это как шутку и мягко осудил эту идею. Он больше не упоминал об этом и все, казалось, было забыто, когда в ночь на 24 февраля, примерно в десять часов, Меначе тайно выбрался, завернутый в одеяло, по маленькой лестнице из кладовой, чтобы внимательно понаблюдать за вражеским лагерем, а затем пополз на четвереньках к расположенному неподалеку окну, которое хотя и было превращено в амбразуру, давало возможность выбраться наружу.

Это заметил ближайший часовой и дважды призвал Меначе остановиться, но последний, не отвечая и все еще на четвереньках, поспешно вернулся тем же путем. Когда он спустился по лестнице, было видно, что у него была винтовка в правой руке. Меначе был бродягой, которого схватили, а затем, как и многих других, отправили в армию на Филиппинах. Таким образом, у него было подозрительное прошлое, которое в дополнение к его неблагоразумному поведению в последние два месяца и недавнее происшествие оправдали подозрения Гальего.

Я подозвал Меначе и спросил его, что он намеревался сделать. Он начал все отрицать, прибегая к всевозможным клятвам, горько рыдая. Но я, со своей стороны замечавший ранее некоторые странные перешептывания и необычное поведение, «прижал» его так, будучи уверен в его вине, что он рассказал мне все.

Происходило что-то более серьезное, чем я предполагал. Это был настоящй заговор и если он не получил развития, то это произошло не из-за нехватки воли у преступников, но из-за нехватки у них возможностей и из-за отсутствия соответствующей атмосферы, за что я должен высказать похвалу в адрес их храбрых товарищей.

Упомянутый Меначе давным-давно сговорился с другим солдатом, Хосе Алькаиде Байоной, чье имя я буду еще иметь возможность упомянуть позже, и эта пара договорилась с одним из капралов, Висенте Гонсалесом Тока, о подготовке побега.

Несомненно, что если они не реализовали свою цель, то это случилось только потому, что они хотели расширить заговор и осуществить его в том случае, когда смогли бы заручиться благосклонностью врага. Все, казалось, указывало на это, потому что в противном случае было непонятно, почему эти люди остались и переносили лишения осады. По отдельности они могли сбежать почти в любой момент; но теперь попытка Меначе оставить своих товарищей в церкви, дала повод подозревать многое. Что они замышляли? Неужели остальные должны были следовать за ним один за другим? Планировали ли еще какое-то отвратительное предательство, о котором он должен был сообщить врагу? Могло быть и так.

Я приступил к надлежащему расследованию, потому что правонарушение было серьезным во многих отношениях и мне пришлось принять меры предосторожности. Я узнал, что решив перейти к тагалогам, каждый из намеревался прихватить с собой свою винтовку, два ранца и патронный ящик из своего снаряжения, заполненный боеприпасами, что у них нет других сообщников и что все это было испорчено нерешительностью Меначе. Последнее было очевидно, вероятность отсутствия сообщников была под сомнением.

В результате своего расследования я мог признать их виновными и в других проступках, которые были достаточно серьезными, но все же чуждыми их военным обязанностям. Другого пути не было, кроме как убедившись в этом, сразу же поместить их в тесную камеру.

В сложившейся ситуации я мог бы по закону приказать их расстрелять без промедления, поскольку сложившиеся обстоятельства требовали этого, чтобы предотвратить еще большее зло, но я не стал этого делать. Я приказал запереть их в баптистерии (придел церкви или отдельное здание, предназначенное для обряда крещения – прим. переводчика), кроме того, заковать их в цепи, так как дверь и решетка в этом помещении не были достаточно надежными, а также из-за пугающей извращенности, проявленной этими людьми.

Подумайте, какое впечатление произвело на меня это происшествие: я стал подозревать свою собственную тень. С самого начала осады я не наслаждался роскошью спокойного сна и поскольку все теперь попало в мои руки, то у меня почти не было возможности спать. Я спал, когда шел, когда смотрел и когда ел, стоя и сидя, когда я говорил и когда молчал, мое состояние было постоянным бдением, моя голова была полна раздражением, а мое тело стало автоматом.

В этом моем состоянии и произошел вышеописанный заговор, доказавший бессмысленность моих усилий, перед лицом случившегося я не мог не чувствовать отчаяние. Мои нервы дошли до такого состояния, что легкий шепот, малейший шум не давали мне уснуть в мучительном возбуждении. Мне казалось, что во всем я находил тревожные проявления и все вызывало подозрения и страх. Трудно представить себе отчаяние и страдания, вызванные недостатком физических способностей, когда пылкая воля требует их применения. Напрасно я искал света для своего одурманенного мозга, силы для рук, сопротивления непреодолимой тяжести усталости.

Бог все это отнесет на мой счет. Вспоминая это сейчас, я начинаю думать, что все было всего лишь ужасным кошмаром. К счастью, после самой темной ночи может наступить самое радостное утро. В ужасно плохом состоянии, до которого теперь сократился наш рацион, ничего более желанного не могло быть предложено нам, чем свежее мясо и в то же время не было ничего более невозможного. Как часто мы сожалели об этих трех или четырех лошадях, которых я оставил на всякий случай в то время, когда мы запирались в церкви и которых из-за нашего отвращения к подобной пище я был вынужден отпустить! Сколько бы мы отдали и за те куски оленины, о которых поначалу не заботились!

Но никто из нас и не подумал о том, чтобы у нас было настоящее мясо, потому что это было так же невозможно, так же маловероятно, как увидеть манну небесную и перепелов, которых израильтяне собирали во время Исхода. Но само небо явилось причиной чуда и мы получили хороший запас мяса благодаря неожиданной охоте.

Однажды ночью в конце февраля наши часовые предупредили, что к церкви приближается какой-то карабао (местная разновидность буйволов – прим. переводчика). Поскольку последний находился между окопами противника, которые, судя по непрерывной стрельбе из них, не были оставлены, присутствие карабао было довольно странным. Обычно нужно было бы отправиться в лес, чтобы найти этот вид