Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

представительства было оказать поддержку Ангусу, закрепив его положение в правительстве. При этом в самом парламенте господствовали две фракции, и решение принималось часто с перевесом в один-два голоса. В результате Маргарита полностью утратила контроль над ситуацией и была заключена в Эдинбургскую крепость в феврале 1525 г., но, учитывая интересы как самой королевы, так и факт ее широкой поддержки в парламенте, было принято компромиссное решение сохранить ее позиции в Тайном совете. Поддерживая ли позиции Ангуса, и давая ему в распоряжение 600 вооруженных всадников, когда он прибыл в Эдинбург в новой роли правителя, или охраняя Маргариту в крепости, парламент выполнял важную роль поддержания равновесия между сторонами противостояния и обеспечения мирного перехода власти.

Снижение же роли парламента в правление Джеймса IV было обусловлено фактом деятельности политически активного и дееспособного монарха, что вновь было подтверждено правлением Джеймса V. Однако если Джеймс IV время от времени появлялся в парламенте, то его наследник полностью отказался от его посещения, и ассамблея собиралась реже, чем это было до 1496 г. Но даже когда сословно-представительный орган собирался, его сессии становились все менее значимыми с политической точки зрения и сводились лишь к утверждению государственных чиновников на высшие должности[69]. Однако смерть Джеймса V в 1542 г. вернула парламенту то положение, которое он занимал в предшествующие два столетия. И это, по мнению ряда исследователей, свидетельствует о том, что полномасштабного и необратимого упадка роли парламента в первой половине XVI в. не произошло, даже несмотря на попытки двух монархов, обладающих незаурядной политической волей[70]. Пять парламентов, созванных за четыре года регентства Марии де Гиз, вернули ассамблее то положение, которым она обладала в XV в., а активная критика французского господства в Шотландии обеспечили Марии поддержку трех шотландских сословий в ее парламентской деятельности[71].

Деятельность Марии де Гиз в качестве регента стала последней стадией установления французского господства в политической жизни Шотландии, ставшего прямым результатом Хаддингтонского договора 1548 г. Этот договор был важен для Шотландии, поскольку, во-первых, открывал ей доступ к французской финансовой и военной помощи против оккупации английскими войсками, возглавляемыми Сомерсетом, а, с другой стороны, закладывал основу династической франко-шотландской унии корон, по которой Мария Стюарт и Франциск, дофин Франции, должны были сочетаться браком. Особенность этого договора заключалась в том, что по нему между Францией и Шотландией устанавливать отношения протектората в рамках «древнего союза» (auld allies)[72]. Поддержка тремя шотландскими сословиями притязаний Генриха II должна была защитить Шотландию от Англии и сделать ее протекторатом Франции[73]. В качестве протектора Генрих устанавливал контроль над шотландской внешней политикой и дипломатией, а также договор давал ему возможность контролировать правительство и решать, когда Мария будет готова приступить к самостоятельному правлению и кто будет регентом до тех пор. Таким образом, граф Арран становился фактически правителем Шотландии и получал в свои руки все финансы. В 1553 г. он открыто заявлял, что «до тех пор, пока он и жив, никто, кроме него, не будет управлять Шотландией»[74]. Однако в своих интригах против Марии де Гиз граф оказался слабее, правда, вопрос о назначении регентом Марии вместо Аррана решался не шотландским парламентом, а парламентом Парижа[75].

Повышение налогов стало одним из первых мероприятий Марии де Гиз, которой необходимы были средства для защиты королевства. Даже апеллируя к парламенту, в 1556 г. дополнительный налог было ввести не проще, чем в 1426 г., поэтому политика Марии вызвала всеобщее недовольство и спровоцировала дремавшую оппозицию на выступления. Пока противники налогообложения выступали в парламенте в 1555 и 1556 гг. против нарушения их традиционных прав, Гиз в 1557 г. получила значимую для нее поддержку по вопросу о династической унии между Шотландией и Францией. Ее парламентская деятельность в ноябре 1558 г., когда парламент ратифицировал разрешение на брак Марии и Франциска, стала кульминацией политической карьеры регентши. Теперь французский наследник становился шотландским королем, получая все монаршие полномочия своей жены. Примечательно, что в этой своей деятельности Мария получила поддержку всех трех парламентских сословий, что свидетельствует, очевидно, о популярности ее политики.

Вместе с тем, регентство Марии де Гиз опровергает точку зрения о том, что после правления Джеймса IV и Джеймса V шотландский парламент был недееспособен, полностью подчинившись воле монарха. В действительности, отношения между короной и парламентом в 1558 г. мало чем отличались от тех, что существовали в XIV или XV вв. Парламент не выполнял каждодневных функций по управлению страной, но он оказывал непосредственное влияние на Тайный совет, который занимался этими вопросами, и только решение парламента могло сделать правительство легальным, санкционировав его деятельность, и в этой связи XVI в. сохранил шотландские традиции.

Интересно, что явка парламентариев на парламентские заседания была на высоком уровне до 1496 г., хотя и несколько снизилась в начале XVI в., в период самостоятельных правлений монархов, отражая высокий уровень противоречий, разбираемых в парламенте. Династические проблемы, обсуждаемые в парламенте, а также вопросы налогообложения способствовали активизации сословий после 1496 г., и на протяжении большей части XVI столетия эти проблемы являлись важной политической дилеммой. Исследователи отмечают, что высокий уровень участия лэрдов и баронов в парламенте 1556 г. был связан с обсуждаемым там вопросом о налогах. Эта тенденция стала заметной после 1560 г., что, как считают историки, свидетельствует о социальных изменениях, связанных с появлением нового социального класса и о потере власти крупными феодалами[76]. Думается, что это не совсем так. Важным является и понимание того, что истоки этого процесса восходят еще к правлению Джеймса III, когда парламент пополнился значительным количеством лэрдов, отстаивавших в нем свои налоговые интересы. Тоже самое относится и к реформационному парламенту 1560 г., значительное участие в котором лэрдов является, очевидно, возвратом к нормам XV в., а не показателем радикализации общества. Кроме того, большая часть лэрдов, этих землевладельцев средней руки, отдавая дань принципам патронажа, в своей парламентской деятельности ориентировались на позиции крупных землевладельцев и высшей знати. Такая практика была укоренена в традициях родовой солидарности бондов, которые не изжили себя и из шотландских долин переносились и в стены парламента. Однако и тогда, когда голос высшей знати был не слышен в парламенте, и когда аристократы, используя патронажные практики, отстаивали свои права, они редко противопоставляли свое мнение интересам других сословий, заседавших в ассамблее. В отличие от органов сословного представительства, действующих в других странах, шотландская знать не пыталась переложить тяжесть налогов на плечи других сословий. Скорее можно говорить, что все три сословия действовали в парламенте заодно[77].

Правления Джеймса IV и Джеймса V, достигших совершеннолетнего возраста, показали, что успешные монархи легко могут низвести