Андрей Боголюбский - Николай Воронин

Андрея. Это было формальным поводом к их изгнанию, хотя, возможно, что конфликт с мачехой, братьями и старыми дружинниками имел причиной перенос Андреем столицы из Ростова во Владимир, — это могло вызвать протест епископа-грека, мачехи-гречанки и ростово-суздальской знати{150}. Леона Андрей сначала послал в Ростов, что теперь, после пожара, походило на ссылку. Правда, в 1164 году он хотел смягчить дело и пригласил Леона в Суздаль, снова поставив перед ним вопрос о разрешении поста по средам и пятницам праздничной пасхальной поры. Но Леон снова ответил запретом и был изгнан из Суздальской земли.

Этот спор о постах стал отражением происходившей в церкви борьбы вокруг постов. Константинопольская патриархия стояла за безусловную строгость их соблюдения. На Руси Киево-Печерский монастырь был сторонником льготных правил поста, в особенности по отношению к мирянам. Андрей и Федор стояли на этой же точке зрения. Вопрос имел немаловажное значение для людей их недавно христианизированной земли. Поэтому русский порядок был сочтен правильным, а греческая доктрина Леона объявлена «ересью леонтианской». Страстность спора вокруг этого, казалось бы, узкого вопроса свидетельствует, что в нем отразились различные взгляды на отношение к Византии и ее духовной гегемонии над Русью{151}.

Леон отправился на разбор дела в Царьград. В 1164 году перед лицом императора Мануила, находившегося в венгерском походе, состоялся спор Леона с епископом болгарским Андрианом, который, как раньше Федор, «упрел»» Леона. Запальчивый Леон забыл придворный этикет, и «слуги царевы удариша Леона за шью, и хотеша и в реце утопити». Бывший здесь же посол Ростислава киевского одновременно поставил вопрос о замещении митрополичьего престола в Киеве, на который предлагал вернуть Клима Смолятича. Но Мануил, не желавший портить отношений с дорогим для него союзником и в то же время не хотевший упустить Русь из греческих рук, ответил уклончиво. Отправленное в 1165 году второе посольство Ростислава опоздало, так как на Русь прибыл новый митрополит — грек Иоанн с императорским послом и богатыми дарами.

Столь же неудачным оказалось и посольство к Мануилу князя Андрея. Император был недоволен им из-за изгнания мачехи-гречанки и братьев. А грамоты Андрея ставили сложные вопросы — об обвинении Леона в ереси Федором и об организации новой митрополии с поставлением на нее Федора. Грамоты Андрея были прочтены патриаршим собором (1164); собор похвалил Андрея за обширное строительство храмов и за расширение города Владимира с его многочисленными храмами «во славу Бога», но в поставлении Федора отказал. Оно не могло состояться до суда над Леоном, который прежде всего подлежал компетенции киевского митрополита{152}. Грамота Андрея о митрополии была оставлена без рассмотрения. Что же до митрополичьего суда (по-видимому, летом 1165 года), то он оправдал Леона.

Андрей, однако, не допустил Леона на ростовскую кафедру, поскольку прочил Федора теперь уже в епископы своего княжества. Посвящение мог сделать только киевский митрополит, но он стоял за Леона, и надеяться на перемену его взглядов можно было, лишь имея достаточные средства на подкуп. Федор начал собирать эти средства, не останавливаясь перед насилием и вымогательством, чем уронил себя в глазах народа. Может быть, в это время Федор потерял и всякую меру, присвоив себе внешний знак митрополичьего сана — белый клобук, почему за ним и установилось прозвище «белый клобучок»{153}.

Тем временем Леон снова явился к константинопольскому патриарху с просьбой подтвердить свое оправдание, и только теперь Лука Хризоверг извлек из забвения послания Андрея и ответил на них. Ответ патриарха содержал теперь прямой отказ от учреждения новой митрополии, оправдание Леона и обвинение Федора; было отказано и в особой владимирской епископии и предложено, если захотят этого епископ и князь, лишь переменить местопребывание епископа на столицу — Владимир. Таким образом, Андрей оставался с ненавистным греком Леоном при непосвященном, но нареченном русском «владыке» — Федоре. Грамота патриарха, требовавшая от Андрея разрыва с Федором и отсылки его на суд митрополита, угрожала Андрею отлучением, и он был вынужден отправить Федора (видимо, в 1168 году) в Киев. Может быть, у обоих еще была надежда на благополучный исход дела. Однако митрополит проявил крайнюю жестокость, осудив Андреева любимца на мучительную казнь. Федору сначала отрезали язык, как злодею и еретику, потом отрубили правую руку и выкололи глаза «за хулу на Богородицу». В то же время митрополит «запретил» печерского игумена Поликарпа за русскую трактовку постов. По-видимому, не только эта сравнительно незначительная «митрополичья неправда», но, конечно, и казнь Федора сделали столь беспощадным разгром Киева Андреем в 1169 году.

Леон продолжал занимать ростовскую кафедру, не проявляя, однако, более никакой инициативы. Только в дни после убийства Андрея мы можем ощутить его мстительную руку — тело Андрея оставалось непогребенным почти неделю{154}.

Такова внешняя канва событий церковно-политической борьбы Андрея. Она окончилась неудачей, но за ее десятилетие владимирский северо-восток трудами князя и владыки Федора неизмеримо поднял свое значение, а его «святыни» заняли видное место в русском пантеоне. Прежде всего был развит и усовершенствован культ Богоматери, получившей значение преимущественной покровительницы Андрея, его стольного града, его людей, его политики. Это имело большое моральное значение — новый город «мизинных людей» Владимир вступал под защиту той же силы, что и Киев, и сам Царьград.

В Византии почитание Богоматери и ее икон получило особенное развитие с VII века. Частые нападения на империю различных народов и в их числе славян способствовали усиленному почитанию богородичных икон. С ними духовенство обходило стены города во время осад; при императоре Ираклии они появляются на мачтах кораблей. Победы византийских войск приписывались «помощи» ее иконы. После разгрома иконоборцев этот культ возобновляется с новой силой; Иоанн Комнин, возвращаясь в Царьград из победоносного похода, с особой пышностью встречает икону Богородицы.

На Руси была особенно известна другая царьградская реликвия — «риза Богоматери», хранившаяся во Влахернском храме. В русской летописи было описано и чудо этой святыни: когда в 860 году русские дружины осадили Константинополь, патриарх Фотий после всенощной молитвы в храме вынес «ризу Богоматери» и омочил ее в водах Босфора, после чего будто бы сразу поднялась буря, которая потопила русские ладьи, и город был спасен. Фотий в этой связи составил обширный хвалебный акафист Богоматери. Особое заступничество Богородицы за столицу православия Царьград было подчеркнуто и в популярном на Руси Житии Андрея Юродивого (славянина родом).

На Руси почитание Богоматери и ее икон постепенно стало также повсеместным и приобрело характер «городского» культа. Первый каменный храм в Киеве — Десятинная «митрополичья» церковь — был посвящен Успению Богородицы. Столетием позже Успенская «великая церковь» была создана в первом