Андрей Боголюбский - Николай Воронин

погостах храмы, и как он «пожаловал» одного из своих слуг — зверолова Елифанку «деревней», то есть землей{140}. В легенде об Елифанке упоминается и село Спас-Купалищи, известное уже нам по отрывку Тверского летописного сборника, цитированному выше: это ближнее к Боголюбову село, красиво расположенное на правом высоком берегу Клязьмы. Если же мы проследим за ее течением вниз до Тезы, то найдем здесь в изобилии имена селений, с большой вероятностью восходящие к XII веку, к именам членов княжого дома и старым терминам быта. Таковы Глебово, Глебова, Борисовка, Михайловское, Михалково, Андрейцево, Андреевская, Княгинина, Якимовский погост, Гридино, Скоморохово и др. Среди них расположен и знаменитый Клязьменский городок — древний Стародуб, возникший в XII веке, и село Любец, связанное, подобно Спасу на Купалищах, с преданием о Боголюбском{141}. Ниже устья Тезы располагались Ярополч (Вязники) и город Успенского собора Гороховец. Нет ничего невероятного в том, что в этом районе находились не только княжеские земельные владения, хозяйственные, охотничьи и иные угодья, но и пожалования княжим милостьникам, давшим начало служилому дворянству.

Конечно, князь жаловал своим слугам не пустую землю, а деревни и села вместе с их трудовым людом. Таким образом, крестьянское население Суздальщины все более попадало во власть больших и малых светских и духовных господ. Они были полновластными владыками в своих феодальных гнездах, им принадлежало не только право нещадной эксплуатации своих крестьян-«сирот», но и власть над самой их жизнью: землевладелец был и верховным судьей своих людей, «маленьким Ярославом» своего владения. Задавленное сидевшей на его спине иерархией господ крестьянство меньше всего могло проникнуться интересом к большим событиям русской жизни и широким планам главы господствующего класса — князя. Едва ли и борьба со старобоярской знатью, которую вел Андрей, что-либо меняла в положении «сирот»: захваченные боярские села не оставались без хозяина, а шли в раздел, и, может быть, новый владелец даже с большей алчностью использовал свое положение и давил крестьянина, нежели старый боярин.

В войсках Андрея большую роль, наряду с аристократической конной дружиной, играет пехота — «пешцы», составляющие внушительное ядро владимирских вооруженных сил. Это, по-видимому, не только крестьянские, но и городские ополчения. Позднее, в XIII веке, «гражан-пешцев», наряду с пешцами-смердами, мы встретим в войсках Даниила Галицкого, строившего свою политику, как и Андрей, на союзе с горожанами, которые стремились к нему «яко пчелы к матце». Жители городов, неохотно участвовавшие в княжеских усобицах, понимали и ценили единодержавные притязания Андрея и Даниила. В конце княжения Андрея мы встретим, наряду со старыми ростово-суздальскими и белоозерскими дружинами, отдельные владимирский и переяславский полки.

Подобно деду — Владимиру Мономаху, Андрей придавал большое значение народному ополчению, пешим «боям». Рядом со старой знатью, своевольной, способной к неожиданным нарушениям воинской дисциплины и военных планов князя, на командных должностях, очевидно, появляются близкие и преданные князю новые люди. Они не только занимали должности в княжеском дворцовом хозяйстве, но и входили в ближайшее окружение князя во время войны. При всей условности феодальной морали эти новые княжие люди, жизнь и благосостояние которых полностью зависели от князя, были гораздо более верной и прочной опорой, нежели старобоярская знать. Сам Андрей, по отзыву современника, был «не величав на ратный чин»; он, видимо, не дорожил феодальной воинской иерархией и в молодости, как мы видели, сам сражался рядом со своими воинами, подавая им пример доблести. Все это делало владимирские полки более дисциплинированными и боеспособными; вокруг них с меньшим риском можно было организовывать силы подвластных княжеств для больших военных предприятий. Однако если горожане, купцы и служилый военный люд ощущали на деле пользу начатой Андреем борьбы за возвышение Владимирской земли и за господство ее князя в Руси, то крестьянство, составлявшее, конечно, большую часть военных сил Андрея, было решительно равнодушно к его планам. Это было одной из причин крупных военных неудач Боголюбского.

«Восточная политика» Руси в Поволжье была в XII–XIII веках местной задачей северо-восточных княжеств. Она почти не интересовала Новгород и вовсе не привлекала внимания южных князей. Молодая держава Андрея, намечавшая свою широкую общерусскую политическую программу, должна была прежде всего обезопасить свой ближайший северо-восточный тыл и сохранить в своих руках торговое движение вниз по Волге — важнейшей жизненной артерии северо-востока.

В 1164 году Андрей организует крупный поход на болгар, в котором участвуют и полки муромского князя Юрия. Вместе с братом Ярославом и сыном Изяславом Андрей повел свое войско на Волгу, сопровождаемый иконой Владимирской Богоматери. Встречный бой с болгарскими войсками закончился их разгромом, так что «князь болгарьскый» едва убежал с малой дружиной в Великий город. После этого были взяты Бряхимов на Каме и четыре других болгарских города. Болгарский удар по владимирскому Поволжью 1152 года был отмщен. Правда, победа обошлась лично Андрею дорого: «того же лета преставися у князя Андрея сын Изяслав, пришед из Болгарского бою»… Победа приписывалась «помощи» Владимирской иконы — это было в глазах современников «оружие обоюду на врагы остро и огнь попаля[ющий] противных наших, хотящи[х] с нами брани»{142}.

Мы и должны посмотреть, как выковывал Андрей свой духовный «обоюдуострый» меч.

V. Меч духовный

Внимательно наблюдая борьбу вокруг Киева, Андрей мог без труда определить одну из них, которая, казалось, стояла в стороне от кровавой «суеты сует» княжеских усобиц, но на деле играла в них важную роль. Это была церковь с ее непререкаемой духовной властью, за которой стоял многовековой опыт византийского православия. Уже более полутора столетий церковь вела свою работу на Руси, освящая право господ и бесправие народа. «Социальные принципы христианства, — замечает К. Маркс, — провозглашают все гнусности угнетателей против угнетаемых либо справедливым наказанием за первородный и другие грехи, либо испытанием, которое Господь в своей премудрости ниспосылает искупленным им людям…». В руках церкви находились могучие средства пропаганды: многочисленные храмы, искусство и литература. Рядом с владениями светских феодалов росли щедро умножаемые князем и боярством земли епископов и общин «непогребенных мертвецов» — монастырей. Церковь сама была крупнейшим феодалом, мощной и самостоятельной политической силой. Она пронизывала всю русскую жизнь вплоть до личного быта человека. Митрополит-грек, сидевший в Киеве, всегда знал течение дел в любом отдаленном углу Русской земли и мог оказать свое давление на его ход: Византийская империя продолжала рассматривать Русь как свою провинцию. Попытки Ярослава Мудрого, а столетием позже — Изяслава киевского поставить во главе русской церкви русского митрополита были неудачны: на русском митрополичьем престоле