Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей - Александр Анатольевич Васькин

Ознакомительный фрагмент

Гаврила Державин утверждал, что княгиня Дашкова без собственных своих корыстных расчетов ничего и ни для кого не делала, за глаза он называл княгиню вспыльчивой, а порою и сумасшедшей.

Княгиня Екатерина Дашкова. Фрагмент картины Д. Левицкого, 1784

И все-таки, прекрасный организатор (сейчас бы сказали креативный менеджер), Дашкова могла бы сделать еще больше для России, не помешай тому противоречивые отношения с Екатериной II. Дашкова приписывала себе одну из решающих ролей в возведении урожденной Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербстской на российский престол в 1762 году. Якобы новоявленная императрица так и говорила всем: «Короной я обязана молодой княгине Дашковой, дочери графа Романа Воронцова». Вполне возможно, что слова эти не выдуманы княгиней и даже объясняют причину охлаждения отношений, ибо монархам не очень хочется вспоминать, благодаря чему и даже кому они получили власть. Благодетелей у трона долго не терпят. Герцен так объяснял ее первую опалу: «Императрица Екатерина хотела царить не только властью, но всем на свете – гением, красотой; она хотела одна обращать на себя внимание, у нее было ненасытное желание нравиться. Женщину слабую, потерянную в лучах ее славы, молящуюся ей, не очень красивую, не очень умную, вероятно, умела бы удержать при себе. Но энергичную Дашкову, говорившую о своей славе, с ее умом, с ее огнем и с ее девятнадцатью годами, она не могла вынести возле себя».

Характеризуя Дашкову, издатель «Колокола» не зря ничего не говорит о ее внешности – красотой Екатерина Романовна явно не отличалась, многие отмечали ее мужеподобность. Француз Сегюр удивлялся пристрастию Дашковой к мужской одежде, полагая, что лишь по случайной, прихотливой ошибке природы она родилась женщиной (даже на портрете 1796 года художника Сальватора Тончи Дашкова представлена в любимом мужском пальто). Другой мемуарист, Шарль Массон, видел ее «мужчиной по своим вкусам, облику и деяниям». А Державину приписывается эпиграмма «На портрет Гермафродита»», высмеивающая ординарную внешность президентши: «Сей лик: / И баба и мужик».

Е. Дашкова. Худ. С. Тончи

В другом стихотворении поэт иронически уподобляет ее Аполлону, тогда как женщину вообще-то полагается сравнивать с Венерой. После таких строк охотно веришь в то, что честолюбивая Дашкова мечтала стать полковником императорской гвардии в награду за свое участие в дворцовом перевороте, а не получив ее, смертельно обиделась на неблагодарную императрицу. Еще бы, ведь поддержав Екатерину II, она совершила большой грех – пошла против своего крестного отца Петра III. Когда Дашкова узнала о его насильственной смерти, то душа ее «с ужасом встрепенулась от страшной действительности»: «Известие об этой катастрофе так оскорбило меня… что я, хотя и далека была от мысли считать Екатерину участницей в преступлении Алексея Орлова, не могла войти во дворец до следующего дня. Я нашла императрицу расстроенной, явно огорченной под влиянием новых впечатлений. “Я невыразимо страдаю от этой смерти, – сказала она. – Вот удар, который роняет меня в грязь”. – “Да, мадам, – отвечала я, – смерть слишком скоропостижна для вашей и моей славы”. Между тем вечером, разговаривая в передней с некоторыми лицами, я имела неосторожность сказать, что Алексей Орлов, конечно, согласится: с этой поры нам невозможно даже дышать одним воздухом и едва ли у него достанет дерзости подойти ко мне как к знакомой. Теперь Орловы сделались моими врагами. И надо отдать справедливость Алексею Орлову: несмотря на свою обычную наглость, в продолжение двенадцати лет он не сказал мне ни одного слова».

Обилие мужчин-фаворитов у трона оттеснило от императрицы Екатерину Дашкову, которая, несмотря на общность интересов (любовь к чтению, литераторство), все же не могла заменить ей Орлова с Потемкиным. В 1764 году ушел из жизни супруг княгини бригадир Михаил Дашков, она отправляется в Москву, где в мае 1766-го покупает на Большой Никитской улице владение князя Николая Алексеевича Долгорукова (часто пишут про его дом, но точнее будет сказать – развалины). Причиной покупки послужил тот факт, что в прежнем доме ее мужа (по соседству) она жить уже не могла. Зданием распорядилась по-своему свекровь княгини: «Дом… вследствие какой-то ошибки или недосмотра в купчей был перекуплен отцом Дашкова и отказан в распоряжение его матери, а она, заключив себя навсегда в монастырь, передала его своей девице Глебовой». И тогда Дашкова, руководствуясь необходимостью иметь в Москве крышу над головой, «вынуждена была купить небольшой участок земли с полуразвалившимся строением и на его месте поставить другое деревянное здание, более удобное для меня, чем то, которого я лишилась». Судя по запискам княгини, дом обошелся ей «очень дешево», что вызвано было его жутким состоянием.

С 1769 года опальная Дашкова подолгу живет за границей (во Франции она много общалась с Вольтером и Дидро), окончательно возвращается она в Россию в 1782 году. Екатерина II рада старой знакомой и даже предлагает ей деньги на погашение долгов и постройку нового каменного дома в Москве взамен деревянного, на что Дашкова отвечает другой просьбой – пристроить фрейлиной к императрице ее племянницу Анну Полянскую. Государыня соглашается. Отказавшись от денег, княгиня сделала верный ход, ее благородство было оценено, и в 1783 году начинается карьерный взлет Дашковой, который ведет и к материальному благополучию. В начале 1790-х годов в Москве начинается строительство каменной усадьбы на Большой Никитской.

Автором проекта усадьбы называют Василия Баженова, в доказательство чего приводится фраза из переписки наследников княгини – брата, посла в Англии графа Семена Воронцова, и его сына Михаила: «Моя покойная сестра считала, что обладает вкусом в изящных искусствах, была весьма своевольной и, несомненно, стесняла Баженова, своего архитектора, навязывая ему свои идеи и не заботясь о том, соответствовали ли они замыслам этого зодчего» (4 июня 1820 года). К тому времени Дашкова уже лет десять как померла. Мы можем лишь предполагать, как проходил процесс проектирования и строительства. Вероятно, бережливая Дашкова навязывала Баженову свое мнение в том числе и из соображений экономии: еще Екатерина называла ее скрягой.

Дашкова вообще была о себе высокого мнения. В частности, при строительстве в Петербурге нового здания академии она потребовала не от кого-нибудь – от самого Кваренги! – добавить к фасаду венецианские окна. Зодчий решительно воспротивился. Дашкова чуть ли не каждый день приезжала на стройку и лично следила за всем: «Когда она карабкалась по лесам, ее можно было принять скорее за переодетого мужчину, чем за женщину», – вспоминал очевидец. Так могло быть