Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

совместной внешней политикой, и будет опираться на общие системы защиты прав человека и меньшинств. Иллюзорная политика ЕС только поощряла Милошевича продолжать свою экспансионистскую кампанию против Хорватии и Боснии и Герцеговины, маскируя строительство Великой Сербии защитой Югославии, хотя теперь фактически лишившейся Словении. Попытка ЕС в области реальной политики сохранить распавшееся югославское федеративное государство лишь привела к обострению насилия[1532].

Однако в то время западные политики в целом воспринимали это не так. Напротив, преобладало мнение, что декларации о независимости представляют собой «угрозу стабильности и благополучию народов Югославии»[1533]. Другими словами, в бедах были виноваты мятежные северо-западные провинции, а не безудержная агрессия Милошевича. Министр иностранных дел Франции Ролан Дюма предупредил, что действия Словении и Хорватии «могут привести к взрыву Югославии». Конечно, добавил он, «они стремятся к большей свободе», и «это право народа определять свою судьбу. Но мы ограничены международным порядком». Он выразил надежду, что «югославские народы найдут новое решение для совместной жизни», и настаивал: «Роль ЕС не в том, чтобы продвигать независимость народов»[1534]. Аналогичным образом британский Форин-офис заявил: «Мы и наши западные партнеры определенно отдаем предпочтение сохранению единого югославского образования». Ориентируясь на прошлое, министр иностранных дел Великобритании Дуглас Хёрд напомнил: «Югославия была изобретена в 1919 году, чтобы решить проблему разных народов, живущих в одной и той же части Балкан, с долгой историей народов, воюющих друг с другом»[1535].

У французов, так стремившихся к объединению Европейского союза, было еще одно историческое беспокойство. Президент Миттеран предостерегал от Европы «племен»[1536], опасаясь, что раздробленность на Балканах и во всей Восточной Европе может разжечь старый немецкий Drang nach Osten (Натиск на Восток)[1537] и создать «Тевтонский блок» в Центральной Европе. Это могло не только дестабилизировать европейский баланс сил, но и было способно даже ослабить связи Германии с ЕС. Темный призрак прошлого всегда присутствовал во французском мышлении, и недоверие, которое омрачило отношения Миттерана с Колем в ходе объединения Германии, снова всплыло на поверхность – особенно в то время, когда США стояли в стороне от этого последнего европейского кризиса[1538].

Следует сказать, что опасения Франции не были полностью необоснованными, поскольку, учитывая банкротство политики ЕС и СБСЕ, Германия собиралась нанести удар самостоятельно – хотя и не так, как представляли французы. Всю весну 1991 г. немцы оставались на стороне США и их европейских партнеров, кульминацией чего стало берлинское заявление Совета министров СБСЕ по Югославии от 20 июня. Но после провозглашения независимости Бонн соскочил с корабля. Германия не только имела непревзойденные коммерческие интересы в регионе – она была главным торговым партнером Югославии, половина ее югославских инвестиций приходилась на Хорватию и Словению, – но и имела свой собственный уникальный недавний опыт применения принципа самоопределения в деле объединения Германии. Таким образом, в экономическом отношении и, можно сказать, в плане своей ментальной карты Германия занимала центральное положение между двумя половинами континента[1539].

На Совете ЕС в Люксембурге 28 июня Коль открыто выступил от имени словенцев и хорватов: «Неприемлемо, что сегодня в Европе стреляют в людей, и что вдруг право на самоопределение не должно играть никакой роли». Миттеран возразил: «Европейское сообщество не должно выступать против самоопределения, но его также не следует обвинять в легкомысленном отношении к территориальной целостности». Французов поддержали, среди прочего, испанцы, которые были обеспокоены последствиями Югославии для их собственных проблем меньшинств с сепаратистски настроенными басками и каталонцами, и итальянцами, которые боялись, что кризис перекинется через их собственные границы. Они были противопоставлены немецкому лагерю, в который входили датчане, которые поддерживали словенцев и хорватов так же, как и прибалтов. Тем временем Америка оставалась в стороне, не собираясь искать выхода из тупика[1540].

Как позже отметил Бейкер, в Вашингтоне придерживались мнения, что европейцы должны доказать свою способность самостоятельно справиться с вызовами европейской безопасности, или – альтернативно, и, по мнению некоторых, даже лучше – продемонстрировать, что они не способны на это. По словам Лоуренса Иглбергера: «Блеф Европы должен быть раскрыт… Они все испортят, и это послужит им уроком» и «научит их разделять бремя». Это ехидное замечание последовало за разногласиями с некоторыми западноевропейцами (в частности, французами) по поводу отношений между НАТО (возглавляемой США, из командной структуры которой Франция при де Голле вышла) и Западноевропейским союзом (ЗЕС) – группой из девяти государств ЕС, в которой доминирует Франция, которая настаивала на том, чтобы ЗЕС был зародышем отдельной оборонной идентичности, необходимой Европе в мире после холодной войны, независимой от Соединенных Штатов. Для вашингтонских критиков, таких как Иглбергер, Европа, казалось, хотела этого обоими путями – иметь Америку «внутри», но пытаться вести свои собственные дела. В любом случае, у США не было никакого желания быть втянутыми в то, что легко могло стать «европейским Вьетнамом»[1541].

Поэтому американцы оставили европейцев на произвол судьбы, поскольку сербская «агрессивная война» унесла тысячи жизней в 1991 г. – прямо на границах Европейского сообщества. Германия добилась своего, чтобы «действия» были в основном оставлены на усмотрение ЕС, а не СБСЕ, при этом Геншер выдвинул своим союзникам аргумент о том, что должна быть четко признана «ответственность Сербии». Впоследствии ЕС осудил «незаконное» применение силы, пригрозил дальнейшими санкциями, применил «арбитражную процедуру» и созвал мирную конференцию в Гааге 7 сентября. Но все эти усилия были в основном пустым звуком[1542].

Затем этот вопрос был рассмотрен Советом Безопасности ООН в Нью-Йорке[1543], который до тех пор оставлял его на усмотрение ЕС и СБСЕ. Но всякая надежда заручиться поддержкой для международного военного вмешательства в соответствии с главой VII Устава ООН вскоре испарилась. Очевидным стало не только то, что военного вмешательства со стороны США не последует, как и то, что коалиция убежденных «защитников суверенитета» в Совете Безопасности (таких как Китай, Индия и различные азиатские, африканские и латиноамериканские государства) давала возможность стрелять. Они выступали против любого вмешательства в то, что они считали внутренними делами признанного государства – одного из ведущих членов движения неприсоединения. В конце сентября Совет Безопасности принял Резолюцию № 713, призывающую все государства «воздерживаться от любых действий, которые могут способствовать усилению напряженности и препятствовать или задерживать мирное урегулирование конфликта путем переговоров». Резолюция также объявила «всеобщее и полное эмбарго на поставки оружия на все поставки оружия и военной техники в Югославию»[1544]. Но, поступая таким образом, ООН фактически поставила ЮНА и сербский блок в выгодное положение. Главным месседжем ООН – далеким от действий – на самом деле было невмешательство. Назначение Сайруса Вэнса, бывшего госсекретаря Джимми Картера, специальным посланником Генерального секретаря ООН в регионе в начале октября дало США некоторое косвенное влияние, но его поездка в Хорватию в ноябре 1991 г. не