Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

Но вскоре в судьбу Красного вмешались врачи, а вернее, болезни. 21 сентября 1939 года з/к Красного обследовала тюремный врач-психиатр Гальперина. Ее диагноз: галлюцинаторно-параноидный синдром, т. е. состояние, характеризующееся наличием псевдогаллюцинаций и/или маниакального эффекта. Ее рекомендация: Красный нуждается в стационарном исследовании в судебном отделении Психиатрической больницы им. И.А. Павлова в Киеве[92].

Туда его и перевели 8 октября 1939 года, а 21 ноября следователь Кивман на основании заключения Гальпериной временно приостановил следственное дело Красного за № 123223.

В датированном 1 марта 1941 года акте судебно-психиатрической экспертизы, подписанном председателем комиссии профессором Залкиндом и членами — доктором Фарбером и доктором Гальпериной — следующая картина состояния Красного:

В психиатрической больнице находится с 8 октября 1939 г. Сведения о себе дает очень скудные. Известно, с его слов, что он журналист по профессии, холост. Болел туберкулезом шейных желез, нервно-психическими болезнями не страдал. Со стороны ФИЗИЧЕСКОЙ туберкулез шейных лимфатических желез. Двустороний эфецит. Эмфизема легких, артериосклероз и кардиосклероз. Склероз хрусталиков глаз. ПСИХИКА: ориентировка в окружавшем, в своей личности сохранена. Настроение тревожное, с оттенком депрессии. Интереса к своему положению не выявляет. Высказывает бредовые идеи: ему привили в больнице сифилис, в сосуды ему вливают яд, его желудок забит калом, не действует желудочно-кишечный тракт. Поведение направляется бредовыми идеями. Бывает суетлив. Аффективно напряжен. Сопротивляется исследованию. Время проводит в постели. С окружающими не общается. Бредовым образом истолковывает все происходящее вокруг. В суждениях — бессмысленные утверждения. Круг интересов ограничен. Интеллектуально деградирован. На основании изложенного комиссия приходит к ЗАКЛЮЧЕНИЮ, что КРАСНЫЙ ПИНХУС АБРАМОВИЧ страдает душевной болезнью в форме пресенильного психоза. За свои действия не отвечает[93].

Пресенильный психоз — это изменение поведения человека в результате грубого расстройства восприятия им реального мира.

Пинхосу Абрамовичу Красному с таким диагнозом жить оставалось шесть с половиной месяцев. 22 июня Германия напала на СССР, 21 сентября немцы взяли Киев, 29-30 сентября они расстреляли почти 34 тысячи киевских евреев, а в расположенную поблизости Павловскую психиатрическую больницу заявились в октябре, 14 числа.

Первыми были ликвидированы 308 душевнобольных-евреев, предварительно установленных по немецкому запросу — якобы для отправки в Винницу. Всех их перевели из разных отделений и разместили в отделении № 8, расположенном близ больничной ореховой рощи, где они находились три дня безо всякого питания или обслуживания. 14 октября 1941 года в больницу прибыла эйнзатцкоманда 5 и, выводя их группами по 10-15 человек, расстреляла под проливным дождем всех физически здоровых, предварительно их раздев; слабосильных же и лежачих сбрасывали в яму живыми[94]. Одним из таких слабосильных и лежачих, несомненно, был и 60-летний Пинхос Красный.

Такая вот Винница и такой вот Бабий Яр!

Так — под знаком Холокоста — закончилась жизнь человека — последнего петлюровского министра по еврейским делам, — чье душевное здоровье было разрушено погромами, ни один из которых, даже самый малый, он не в силах был предотвратить или остановить.

ГОЛОД И ГОЛОДОМОР

Двадцать лет без права на погромы

Выход из Гражданской войны был отмечен военным коммунизмом, продразверсткой и чрезвычайным по силе голодом, который принято — и напрасно — ассоциировать главным образом с Поволжьем и не принято называть Голодомором.

Ликвидация черты оседлости как институции послужила мощным фактором взрывного роста еврейской мобильности внутри СССР, миграций евреев из местечек в города, в том числе и в столичные. Это вело к ускоренной концентрации еврейского населения в крупнейших городских центрах, и за считаные десятилетия народ из местечек стал самым урбанизированным из всех народов огромной многонациональной державы, какой являлся СССР.

На какое-то время российский антисемитизм[95] перестал быть государственным, державно-имперским. А с воспоследовавшим затем крахом самого материка российской государственности, с распадом его на архипелаг из десятков постоянно перекраиваемых и воюющих друг с другом островов — эфемерных республик, держав (гетманств), директорий, эмиратов, ханств и прочих гуляй-полей — государственный антисемитизм возродился и взбух в большинстве из них, что вновь привело к погромам периода Гражданской войны, неслыханным по своим масштабам и жестокости на фоне всей российско-еврейской истории.

В новую, советскую жизнь победители-большевики антисемитизм вроде не звали, да он и правда после Гражданской войны, в которой все главные погромщики евреев потерпели поражение, поослаб или, точнее, попритих. Но все же зацепился за что-то и в новую реальность как-то спланировал, проскользнул.

Двадцатилетие между Гражданской и Второй мировой — первое в России без черты оседлости — обошлось без погромов. Киев (как, впрочем, и перехвативший у него надолго украинскую столичность Харьков) притягивал к себе и успешно переваривал все новые и новые десятки тысяч еврейских Мотэле и Фишеле из шолом-алейхемовских и мойхер-сфоримских повестей и местечек.

Но с укреплением государственности советской — с постепенным переводом ее стрелок с де-юре классовых на де-факто национальные рельсы — антисемитизм вернулся и в государственную политику СССР. Еще бы! Как удобно иметь под рукой яркий и пассионарный контингент, на который всегда можно переложить ответственность за то или другое. И не случайно максимум доморощенного антисемитского энтузиазма в 1920-е и 1930-е годы наблюдался там, где евреев было особенно много, — в пределах отмененной черты, в частности и в особенности — на Украине.

Между тем Киев только приумножил свое лидерство — к 1939 году этнических евреев в нем было уже за 225 тысяч! И большинство — так называемые «зайды», т.е. новосельцы, приезжие, перебравшиеся в главный еврейский город России уже после отмены черты. И, разумеется, из черты. Многие, сделав карьеру в Киеве или Харькове, набирали в легкие воздуха и устремлялись еще дальше — в манящие Ленинград или Москву.

Мешпохи не отменялись, но горизонты еврейского бытия раздвигались стремительно. В школах и институтах еврейские мальчишки и девчонки учились вместе с украинскими, русскими, польскими и прочими парнями и дивчинами, влюблялись друг в друга, ссорились друг с другом, писали друг другу стихи[96].

До революции смешанные межнациональные браки у евреев были отмечены разве что в столицах империи (около 7-8 % перед Первой мировой). Но сразу же после Гражданской произошел скачок, особенно сильный — в Европейской части РСФСР, где доля таких браков в 1924 году составляла 17,4 у мужчин и 8,9% у женщин. К 1936 году эти показатели составляли уже 44,2 и 35,2%, т.е. приблизились к половине! Аналогичные уровни в Украине и в Белоруссии тоже росли, но были ощутимо ниже — в Украине (1924 и 1936 гг.) — 3,7 и 4,4 и 18,2 и 16,8% и