Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

Словом, мне представляется весьма маловероятной политическая подоплека факта ее самоубийства. Эта версия усиленно пропагандируется теми, кто таким путем стремится в еще большей степени представить Сталина в качестве беспощадного деспота не только по отношению к массам населения, но и по отношению к своим самым близким людям. В этом же ключе следует расценивать и версию, согласно которой Сталин в приступе яростного гнева во время одного из семейных конфликтов, возникших то ли на бытовой, то ли на политической почве, сам застрелил свою жену. Эта версия стала гулять с самого начала, что неудивительно, учитывая обилие людей, питавших к Генеральному секретарю чувства испепеляющей ненависти. В дальнейшем эта версия получила довольно широкое распространение и даже всерьез рассматривалась и рассматривается некоторыми биографами Сталина.

Я не стану даже рассматривать эту версию, поскольку она представляется мне абсолютно несостоятельной и заведомо тенденциозной. Тратить время и место на полемику с подобными измышлениями едва ли стоит. В каком-то смысле опровергать эту версию — значит лить воду на мельницу явных клеветников. Вся документальная база, касающаяся самоубийства Н. Аллилуевой, более чем убедительно опровергает эту версию, не оставляя от нее камня на камне. Характерен такой момент. В. Аллилуев в своей истории семьи Аллилуевых пишет, что «касается всяких слухов и домыслов относительно смерти Надежды, то они клубились еще в то время. Моя мама часто заговаривала об этом со Сталиным, но он только пожимал плечами и отвечал: «На каждый роток не накинешь платок»[631].

Но что же тогда явилось действительной причиной столь безрассудного шага со стороны жены Сталина? Имеющиеся источники склоняют к выводу, что акт самоубийства был совершен женой вождя в силу двух причин: с одной стороны из-за ее болезненного психического состояния, с другой стороны — из-за приступа дикой ревности. Причем обе эти причины могли соединиться и стать той движущей силой, которая заставила ее взять пистолет и выстрелить в себя. В. Аллилуев в своей книге свидетельствует: «Видимо, трудное детство не прошло даром, у Надежды развивалась тяжелая болезнь — окостенение черепных швов. Болезнь стала прогрессировать, сопровождаясь депрессиями и приступами головной боли. Все это заметно сказывалось на ее психическом состоянии. Она даже ездила в Германию на консультацию с ведущими немецкими невропатологами. Эту поездку ей устроил Павел Сергеевич (брат Н. Аллилуевой — Н.К.), работавший в то время торгпредом в Германии. Врачи предписали ей полный покой и запретили заниматься какой-либо работой.

Вот и накладывалось одно на другое. Скандалы вспыхивали, как сухая солома жарким летом, и чаще по пустякам. Надежда не раз грозилась покончить с собой»[632].

По поводу болезни как одной из вероятных причин самоубийства даже среди прямых потомков вождя гуляют самые взаимоисключающие точки зрения. Так, внучка Сталина (дочь старшего сына Якова) в одном из интервью заявила: «Ни от кого из родственников я никогда не слышала о ее болезни. Случались у нее порой приступы мигрени, но причина рокового выстрела, конечно, не в этом. Надежда застрелилась после ссоры с дедом, происшедшей на банкете в доме Ворошилова. Она уехала на квартиру в Кремль, а он отправился на дачу. Вечером Надежда Сергеевна несколько раз звонила ему из города, но он бросил трубку и больше к телефону не подходил. Чем это обернется, дед предвидеть не мог»[633].

Сошлюсь еще на свидетельство В.М. Молотова, в то время ближайшего соратника Сталина. Его осведомленность по данному вопросу представляется мне не подлежащей сомнению. Возможно, время поглотило некоторые детали, но что он на всю жизнь запомнил обстоятельства этого экстраординарного случая, бесспорно. Отвечая на вопросы писателя Ф. Чуева в 70-х годах, он следующим образом изложил причины и обстоятельства смерти жены Сталина:

«— Из-за чего она застрелилась, неужели Сталин так плохо к ней относился?

— Он не плохо относился, но ревность могла быть.

— Сталин гулял, что ли? У него ж работа…

— Он не гулял, но на такого человека могла подействовать…

— В народе упорно говорят о письме, которое она оставила Говорят, кроме Сталина, только Молотов читал.

— Что она оставила? Первый раз слышу. М-да. Придумают…

— Причина смерти Аллилуевой, наиболее вероятная — ревность.

— Ревность, конечно. По-моему, совсем необоснованная. Парикмахерша была, к которой он ходил бриться. Супруга этим была недовольна. Очень ревнивый человек. Как это так, почему? Такая молодая…

У нас была большая компания после 7 ноября 1932 года, на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, но не обратил внимания. Будто бы это сыграло роль.

Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время. На нее все это действовало так, что она не могла уж себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семеновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось… Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало.

Она очень ревновала его. Цыганская кровь. В ту ночь она застрелилась. Полина Семеновна осуждала ее поступок, говорила: «Надя была не права. Она оставила его в такой трудный период!»

Что запомнилось? Сталин поднял пистолет, которым она застрелилась, и сказал: «И пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял». Пистолет был подарочный, подарил ей свояк, по-моему…

«Я был плохим мужем, мне некогда было ее водить в кино», — сказал Сталин.

Пустили слух, что он ее убил. Я никогда не видел его плачущим. А тут, у гроба Аллилуевой, вижу, как у него слезы покатились…»[634]

И еще одна деталь. Отвечая на вопрос: не могла ли Н. Аллилуева вступить в конфликт с мужем из-за Бухарина, к которому она, по свидетельству ее дочери С. Аллилуевой, хорошо относилась, В.М. Молотов сказал:

«…чтобы она пошла за Бухариным, а не за Сталиным, я сомневаюсь. Маловероятно. Она очень любила Сталина, это факт. Она, правда, не совсем уравновешенная была». И далее следующий диалог Чуева с Молотовым:

«— Светлана пишет, что Надежда Сергеевна оставила после себя письмо, прочитав которое, «отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним».

— Она, конечно, поддавалась всяким влияниям. Бухарину в какой-то мере…

— Она пишет, — «Подойдя на минуту к гробу, он вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь и на похороны не пошел».

— Нет, ничего подобного, ничего подобного, — возражает Молотов. — Помню хорошо. Сталин подошел к гробу в момент прощания перед похоронами — слезы на глазах. И сказал очень так грустно: «Не уберег». Я это слышал и это запомнил: «Не уберег»[635].

Приведу также отрывки из воспоминаний дочери Сталина С. Аллилуевой. Хотя они также не могут восприниматься в качестве однозначно достоверных, не подлежащих критическому анализу, поскольку основывались на позднейших рассказах, которые услышала Светлана от своей няни. Кроме того, на них, бесспорно, лежит печать политического отчуждения Светланы по отношению к своему отцу. Это, кстати, особенно явственно обнажилось в написанной ею в конце 1960-х годов книге воспоминаний «Только один год». Причем некоторые исследователи склоняются к мысли, что свою лепту в усиление антисталинской направленности этой книги внесли американские специалисты (С. Аллилуева жила тогда в США). Трудно судить, насколько такие предположения соответствует действительности, но заметно, что более поздние печатные публикации и публичные выступления С. Аллилуевой (книги, интервью и т. д.) уже не носят столь ярко выраженной политической направленности против отца.

Итак, предоставим слово дочери Сталина:

«Все дело было в том, что у мамы было свое понимание жизни, которое она упорно отстаивала. Компромисс был не в ее характере. Она принадлежала сама к молодому поколению революции — к тем энтузиастам-труженикам первых пятилеток, которые были убежденными строителями новой жизни, сами были новыми людьми, и свято верили в свои новые идеалы человека, освобожденного революцией от мещанства и от всех прежних пороков. Мама верила во все это со всей силой революционного идеализма, и вокруг нее было тогда очень много людей, подтверждавших своим поведением ее веру. И среди всех, самым высоким идеалом нового человека показался ей некогда отец. Таким он был в глазах юной гимназистки, — только что вернувшийся из Сибири «несгибаемый революционер», друг ее родителей. Таким он был для нее долго, но не всегда… И я думаю, что именно потому что она была женщиной умной и внутренне бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец — не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное, опустошающее разочарование. Моя няня говорила мне, что последнее время перед смертью мама была необыкновенно грустной, раздражительной. К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была «мамина гостиная»), и няня слышала, как мама все повторяла, что «все надоело», «все опостылело», «ничего не радует»; а приятельница ее спрашивала: «Ну, а дети, дети?». «Всё, и дети», — повторяла мама. И няня моя поняла что, раз так, значит, действительно ей надоела жизнь…»[636].