Короли и ведьмы. Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв. - Ольга Игоревна Тогоева

пытался околдовать Карла VI и его младшего брата[256]. Дело кончилось казнью обвиняемого, однако в 1392 г., учитывая физическое и психическое состояние короля, об этом процессе вспомнили вновь[257]. Особенно же активно слухи о колдовстве, якобы ставшем причиной недуга Карла VI, начали распространяться в 1393 г., когда во время второго приступа помешательства несчастный монарх перестал узнавать собственную супругу Изабеллу Баварскую[258], а из всех прочих дам выносил общество лишь своей «любимейшей сестры» — Валентины Висконти, которой наносил ежедневные визиты[259]. Ее-то «общественное мнение» (fama publica) и назначило главной виновницей странного заболевания монарха — ведьмой, околдовавшей Карла VI и стремившейся лишь к тому, чтобы трон перешел к ее мужу, Людовику Орлеанскому[260].

Французские авторы конца XIV — первой половины XV в., пересказывавшие подобные слухи о Валентине Висконти, давно и хорошо известны историкам. Однако происхождению этих домыслов оказалось посвящено, насколько я могу судить, всего одно специальное исследование — работа Алана Маршандиса[261]. Бельгийский ученый предположил, что родоначальником «черной легенды» о герцогине Орлеанской стал Жан Фруассар — единственный, кто высказывался о ней сугубо негативно и безоговорочно верил в справедливость ее репутации ведьмы.

Знаменитый хронист действительно отзывался о невестке Карла VI в крайне нелестных для нее выражениях. Даже в описание сцены торжественного въезда Валентины Висконти в Париж в августе 1389 г. он ухитрился вставить невинное — но лишь на первый взгляд — замечание, касавшееся «ничем не примечательной» кареты принцессы, которая ничуть не выделялась на фоне экипажей прочих дам[262]. И чем дальше, тем все более жесткими становились оценки Фруассара. То он с презрением описывал ссору юной герцогини с пожилой и влиятельной супругой герцога Бургундского[263]. То авторитетно утверждал, что Валентина, вынашивая коварные планы по захвату французского трона, пыталась с помощью отравленного яблока умертвить наследника престола[264]. То пересказывал историю семейства Висконти, уточняя, что и отец, и дед герцогини являлись узурпаторами власти и тиранами[265], использовавшими ради достижения своих преступных целей яды и колдовские зелья[266].

Столь же жестко критиковал хронист и Людовика Орлеанского. И если политические демарши герцога вызывали неудовольствие у многих его современников[267], то Жан Фруассар дополнял свои выпады весьма красноречивыми деталями. Так, повествуя о невероятной влюбчивости младшего брата короля[268], он как бы ненароком подводил читателя к мысли о том, что упоминавшаяся выше военная экспедиция в Бретань была вызвана смертельной ненавистью Людовика к Пьеру де Краону — его бывшему ближайшему другу и конфиденту, которому он по секрету поведал об одной из своих многочисленных пассий. Бретонский сеньор якобы не стал держать язык за зубами и рассказал все супруге герцога Валентине Висконти[269]. Когда же хронист добирался до событий в Ле-Мане в августе 1392 г., он, описывая первый приступ помешательства Карла VI, не только утверждал, что дело происходило в лесу[270] (который в эпоху позднего Средневековья уже вполне устойчиво ассоциировался с шабашем ведьм[271]), но и уточнял, что утративший рассудок монарх первым делом бросился с обнаженным мечом на собственного брата, обвиняя того в измене и угрожая расправой[272].

Учитывая столь резкую критику герцога Орлеанского и его супруги со стороны Жана Фруассара, Алан Маршандис предположил, что именно его хроника — как сочинение, пользовавшееся большой популярностью еще при жизни автора, — если и не полностью сформировала общественное мнение в Париже и во всем королевстве, то оказала на него самое непосредственное и весьма существенное влияние. В подтверждение своей гипотезы историк приводил прежде всего тот факт, что Фруассар испытывал к Людовику Орлеанскому личную неприязнь, поскольку видел в нем политического противника тех, кто являлся его собственными покровителями, и прежде всего Ги II де Шатийона, который вынужден был продать герцогу графство Блуа[273].

Моральный облик младшего брата короля — распутника и узурпатора власти — по мнению А. Маршандиса, также не устраивал знаменитого хрониста. Что же касается Валентины Висконти, то негативное отношение к ней бельгийский исследователь связывал с общей нелюбовью Жана Фруассара к придворным дамам, использующим ради достижения своих целей яды и магию. Кроме того, Валентина была иностранкой: она не просто происходила из семьи «потомственных» тиранов — ее родная Ломбардия славилась на всю Европу как один из главных рассадников колдовства[274].

Критика в адрес герцога и герцогини Орлеанских со стороны Жана Фруассара действительно заслуживает внимания. Однако его упреки не являлись чем-то уникальным: они присутствовали, к примеру, и в «Хронике Карла VI». Мишель Пентуэн также пересказывал ходившие по Франции слухи о явной склонности правителей Милана добиваться своих политических целей с помощью ядов[275], а жителей Ломбардии — даже в повседневной жизни использовать колдовство[276]. Много внимания монах из Сен-Дени уделял и личности Людовика Орлеанского: он сообщал о чрезмерной любви младшего брата короля к роскоши, о его непомерных долгах, о крайне неудачных налоговых реформах, проведенных им в королевстве, о его провальной внешней политике, о его сознательном отказе прислушиваться к советам людей, сведущих в делах управления, о его бесконечных ссорах с ближайшими родственниками (прежде всего с герцогами Бургундским, Бурбонским и Беррийским) и с Парижским университетом[277]. Все эти очевидные для Мишеля Пентуэна факты позволяли ему утверждать, что Людовик Орлеанский превратился в истинного тирана и, воспользовавшись болезнью Карла VI, посмел узурпировать власть в королевстве[278].

Таким образом, самой яркой характеристикой стиля Жана Фруассара была его явная предвзятость в отношении родного брата короля и его супруги. И эта личная неприязнь, по всей видимости, с годами лишь усугублялась, о чем свидетельствует позднейшая редактура тех глав «Хроник», в которых излагались события 1390-х гг.[279] Ее следы мы находим, в частности, в пассаже, повторно излагающем слухи о претензиях Людовика Орлеанского на французский престол и о поддержке, которую якобы оказывала ему в этом Валентина Висконти. Изначально в тексте речь шла лишь о том, что герцогиня собственноручно навела порчу на короля и пыталась отравить его детей[280], однако затем в повествование была дополнительно введена фигура дьявола, якобы открывшего придворным заклинателям всю правду о невестке Карла VI и о ее планах по захвату власти в королевстве[281]. Иными словами, активно редактируя свой труд в последние годы жизни, уже в начале XV в.[282], Фруассар недвусмысленно намекал, что Валентина являлась не какой-то полуграмотной знахаркой, но истинной ведьмой и верным адептом Нечистого, который и обучил ее преступному ремеслу.

Учитывая предположительное время создания