Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

белую повязку, тело же ее облечь в черную рясу, как она перестает быть женщиной и женские страсти у нее отмирают, словно, приняв постриг, она превращается в камень. Когда же они узнают что-либо противоречащее их взглядам, то бывают так смущены, как будто в мире свершилось величайшее и гнуснейшее преступление против природы».

Пожалуй, ярче всего взгляды Боккаччо на церковь изложены милейшей и кроткой Нейфилой в новелле о купце-еврее Абраме, которого его друг Джанотто убеждал принять христианскую веру. Абрам, чтобы получше познакомиться с бытом и нравами католической церкви, отправляется в Рим. Приунывший Джанотто, прекрасно зная нравы церковных иерархов, не ждет от этой экскурсии ничего доброго, и действительно — Абрам возвращается с такими вот впечатлениями:

«По моим наблюдениям, ни одно из тамошних духовных лиц не отличается ни святостью, ни богобоязненностью, никто из них не благотворит, никто не подает доброго примера, а вот любострастие, алчность, чревоугодие, корыстолюбие, зависть, гордыня и тому подобные и еще худшие пороки, — если только могут быть худшие пороки — процветают, так что Рим показался мне горнилом адских козней, а не горнилом богоугодных дел».

Бедняга Джанотто совсем загрустил от этакой отповеди, но Абрам неожиданно продолжает:

«Сколько я понимаю, ваш владыка, а глядя на него, и все прочие стремятся свести на нет и стереть с лица земли веру христианскую, и делают это они необычайно старательно, необычайно хитроумно и необычайно искусно, меж тем, как им надлежит быть оплотом ее и опорой. А выходит-то не по-ихнему: ваша вера все шире распространяется и все ярче и призывней сияет, — вот почему для меня не подлежит сомнению, что оплотом ее и опорой является дух святой, ибо эта вера истиннее и святее всякой другой!»

Это разделение собственно христианского учения, гуманистического по своей сути, и церковного тоталитаризма принципиально важно в контексте дальнейшего развития культуры. Не зря Мартин Лютер пересказал ее в одной из своих «Застольных бесед», разъясняя необходимость религиозного обновления.

И еще одна важная черта религиозных воззрений Боккаччо: в новелле-притче о трех перстнях, рассказанной в первый день Филоменой, он иносказательно утверждает принципиальное равенство трех мировых религий, таким образом полностью исключая возможность монополии на истину у любого вероучения:

«Перстни были так похожи, что никто не мог определить, какой же из них подлинный, и вопрос о том, кто наследует отцу, остался открытым и таковым остается он даже до сего дня. То же самое, государь мой, да будет мне позволено сказать и о трех законах, которые бог-отец дал трем народам: каждый народ почитает себя наследником, обладателем и исполнителем истинного закона, открывающего перед ним путь правый, но кто из них им владеет — этот вопрос, подобно вопросу о трех перстнях, остается открытым».

Пройдет больше ста лет после написания «Декамерона», и волна Ренессанса затопит последний европейский островок Средневековья в Англии. Достойная героев Боккаччо страсть Ланселота и Гвиневеры отправит за пределы нашего мира и короля Артура, и всю связанную с ним восхитительную поэзию христианских и кельтских мифов. Наступило новое время. Можно предположить, что Джованни Боккаччо нашел бы общий язык с поставившим точку в истории средневековой литературы сэром Томасом Мэлори, задирой и отчаянным ловеласом, сбегавшем из заточения и возвращавшемся раз за разом к своей замужней любовнице. Думаю, в житейском плане им было бы о чем и поговорить, и посмеяться вместе. Но вот ностальгию Мэлори по временам высокого Средневековья, а главное, порицание страсти Ланселота и Гвиневеры автор «Декамерона» точно бы не разделил. В гуманистической этике Ренессанса любовь есть сила не разрушающая, но созидающая, побеждающая даже тогда, когда суровые обстоятельства предопределяют «у бурных чувств неистовый конец»[111].

В «Декамероне» достаточно подобных сюжетов. Король четвертого дня Филострато предлагает рассказывать «о тех, чья любовь имела несчастный исход», и первой звучит история Гисмонды и Гвискардо в исполнении прекрасной Фьяметты. Выбор рассказчицы неслучаен: новелла повествует о любви дочери салернского правителя Танкреда Гисмонды, и молодого слуги Гвискардо, а о препятствиях, противостоящих влюбленным в столь неравных союзах, Боккаччо было известно не понаслышке. В новелле Фьяметты влюбленные обмениваются записками, спрятанными в тростинку, пользуются потайными ходами, веревочной лестницей, и через заброшенную пещеру пробираются в девичью спальню Гисмонды. Эти трогательные любовные хлопоты заканчиваются бедой: Танкред, застав свою дочь буквально во время интимных утех со слугой, приказал схватить беднягу Гвискардо и заточить в башне. Пытаясь спасти возлюбленного, Гисмонда произносит прочувствованный монолог, который содержит не только оправдание свободы любить, повинуясь потребности души и тела, но и утверждение, что истинное благородство человека определяется его личными качествами, а не званием и сословием:

«Обрати внимание на устройство вещей — и ты увидишь, что плоть у всех у нас одинакова и что один и тот же творец наделил наши души одними и теми же свойствами, качествами и особенностями. Мы и прежде рождались и ныне рождаемся существами одинаковыми — меж нами впервые внесла различие добродетель, и кто был добродетельнее, и кто ревностнее выказывал свою добродетель на деле, те и были названы благородными, прочие же — неблагородными. И хотя впоследствии это установление было вытеснено прямо противоположным, со всем тем оно еще не вовсе искоренено как из природы человеческой, так равно и из общественного благонравия. Вот почему кто совершает добродетельный поступок, тот доказывает, что он человек благородный; если же его называют иначе, то вина за это ложится не на называемого, а на называющего. Окинь взором своих вельмож, понаблюдай, какую ведут они жизнь, присмотрись к нравам их и обычаям, а затем переведи взгляд на Гвискардо, и вот, если ты будешь судить беспристрастно, то его ты назовешь человеком благороднейшим, тех же, кого почитают за благородных, — смердами».

Возможно, это первый в литературе манифест о свободе от социальных условностей, ограничивающих право женщины распоряжаться своим телом и выбирать партнеров. Увы, но Танкред является сторонником традиционных ценностей и строгих нравов, а потому, послушав дочкины речи, как настоящий патриархальный традиционалист, приказывает задушить несчастного Гвискардо, вырезать его сердце и, положив его в золотой кубок, отослать Гисмонде. Трудно сказать, на какой воспитательный эффект рассчитывал Танкред, но точно не на тот, которого достиг. Гисмонда наливает в кубок настой ядовитых трав, выпивает его и умирает, прижимая к груди вырезанное сердце Гвискардо.

О созидающей, облагораживающей силе любви рассказывает Панфило в первой новелле пятого дня. Та же Фьяметта, после десятка душераздирающих новелл прошлого дня, объявила его днем историй «о том, как после разных печальных и несчастных