Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер

Чтобы составить представление о положении на местах, казахская Комиссия партийного контроля с июня по ноябрь 1926 г. провела по всей республике выборочную проверку 85 партийных ячеек, охватывавших 1622 члена и кандидата в члены партии. Список выявленных контролёрами недостатков оказался длинным и рисовал печальную картину: низовые парторганизации не имеют руководящих указаний, и за ними нет никакого надзора, никто не общается с казахскими коммунистами на их языке, партячейки не пользуются авторитетом у населения, партийцы ничем не отличаются от своих соседей, находятся под влиянием баев, и дисциплина у них хромает. Хотя обследованные ячейки оказались не «худшими» в стране, как сначала думали, результаты проверки не радовали: в целом 440 коммунистов, больше четверти всех казахских партийцев, получили взыскания, свыше ста из них были исключены из партии, двумстам велели повысить уровень политического образования[192]. Конкретных мер комиссия не предложила. Нужно наладить сообщение с ячейками и посылать в степь «крепких товарищей», гласили её общие рекомендации. Кроме того, она советовала подтянуть дисциплину и ликвидировать обычную и политическую неграмотность среди аульных коммунистов[193].

Даже самые горячие сторонники эволюционных преобразований в казахском ауле не могли не признать, сколь ничтожен там эффект от разговоров и пассивного выжидания. Только «оптимистическая иллюзия», поведал, например, своим читателям статистик В.Г. Соколовский, заставляет некоторых товарищей думать, будто влияние баев сойдёт на нет в обозримом будущем[194]. Одними символическими по сути действиями вроде лишения избирательных прав или экспроприации некоторых баев революционизировать обстановку невозможно. Поборники радикальных перемен настаивали на более твёрдой линии, выступая за «советизацию аула». Это выражение, пущенное в обиход Голощёкиным ещё в 1925 г., имело двоякий смысл: с одной стороны, оно означало признание, что достижения за истёкшие годы невелики, а то и вовсе отсутствуют, с другой — так именовался ряд мер, призванных исправить положение[195]. Партийное руководство отводило главную роль в этом деле аульным коммунистам: они должны нести в аул весть о социалистическом строительстве и тем самым побуждать его революционизироваться. Голощёкин, знавший жизнь казахов лишь понаслышке, вдобавок выражал надежду, что эти люди будут поставлять сведения о «неизвестных» процессах в аулах[196]. Насколько подобные предположения были далеки от реальности, показывали бесчисленные доклады о внушающем тревогу состоянии партии.

Партячейки в аулах организовывались по родовому принципу и подчинялись авторитету местных баев. Из-за этого, указывалось в одном докладе с крайнего запада Казахстана, «теряется всякая партийная и классовая линия». Например, «партийной этике» нанесло огромный вред «горячее участие» всех партийцев одного клана в похищении лошади, которую ранее угнали у одного из их баев. В подобных обстоятельствах до настоящей борьбы с баями и должного проведения политических кампаний ещё очень далеко[197]. Партийные структуры и кланы были тесно спаяны между собой не только в аулах. Руководители среднего звена тоже объединялись и подбирали окружение по родовым и клановым признакам, так же как и по национальной принадлежности. Инструктор московского ЦК в сентябре 1926 г. сообщал из Джетысуйской губернии, что вся парторганизация здесь погрязла в борьбе кланов. Трое из четырёх секретарей укомов активно ввязывались в межродовые распри. «При таком положении, — делал вывод инструктор, — ни о какой сплочённости организации говорить не приходится, наоборот — она делится на всякие рода, группы, подгруппы и т.д.»[198] Конфликты эти захватывали не только их партийных участников, но и население, которое обычно симпатизировало той или иной группировке[199].

Особенно бросалось в глаза подобное слияние в правовой сфере. Здесь «советская законность» зачастую служила лишь вывеской для решений, базировавшихся на адате[200]. Население игнорировало абстрактные и непонятные ему советские законы, улаживая свои конфликты с помощью традиционных казахских судов, которые работали эффективнее и быстрее неповоротливого советского аппарата. Мало того, писал один партработник: «Нередки случаи, когда вместе с бедняками или середняками к баям идут за советами и наши коммунисты и низовые работники аула… Тот работник (в ауле), который не расстраивает «ынтымак»[201] и сам участвует в последнем, по мнению байской общественности, считается самым хорошим работником в ауле, и этот работник в «почёте» у бая, и он пользуется авторитетом среди байства»[202].

Без материальной поддержки местных баев советское государство в степи было недееспособно. Многие должностные лица даже не располагали собственными лошадьми, а для того, чтобы исполнять свои обязанности на огромной подведомственной территории, им требовалось передвигаться верхом. Они одалживали лошадей у баев и платили им разнообразными услугами, а главное — обязательством по мере сил оберегать своих заимодавцев от репрессий[203].

Так же как в деревнях европейских колонистов, самых надёжных помощников коммунисты рекрутировали в аулах из молодых людей, которые в своём сообществе считались в некотором роде отщепенцами. Лозунги и обещания большевиков предлагали им чрезвычайно заманчивые перспективы, позволяли надеяться на влиятельное положение, которого в другом случае они вряд ли достигли бы[204]. Часто эти так называемые бельсенды принадлежали к родам, находившимся в меньшинстве в их ауле или уезде. Вставая в ряды коммунистов, они получали возможность защищаться от конкурентов. Как правило, нельзя было точно выяснить, почему они примкнули к борцам против традиции — благодаря убедительности аргументов Ленина или преследуя личную выгоду. В любом случае, представители этого деревенского люмпен-пролетариата всем и каждому давали почувствовать свою новообретённую силу; они не уважали старших и любили нагонять на людей страх. Многие «бельсенды» подражали манере поведения, усвоенной большевиками под влиянием привычки к насилию и культа мужественности: пили, курили, прилюдно сквернословили, издевались над своими жертвами[205].

Какие бы преимущества ни получали те, кто вступал в альянс с большевиками, в первую очередь они навлекали на себя презрение собратьев по клану. Членство в партии никого не избавляло от необходимости ладить с соседями и родными. Там, где коммунисты показывали, что не намерены подчиняться требованиям верхушки своего аула, их в лучшем случае игнорировали, а то и выгоняли из общины. Изредка баи прибегали к помощи извне и ходатайствовали в вышестоящие инстанции с просьбами убрать из аула того или иного партработника или председателя совета за якобы совершённые им прегрешения[206]. Именно такие примеры ясно свидетельствуют, что местные сообщества прекрасно умели пользоваться советскими институтами, когда это отвечало их интересам[207].

Нескрываемая неприязнь окружающих и насмешливые прозвища были для советских активистов самыми безобидными последствиями их деятельности[208]. Кое-где