Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Значит, не сразу он остался в Харькове. Но особого криминала в этом эпизоде нет: не сразу — так не сразу. О встрече в Воронеже неоднократно письменно упоминали и Попов,[718] и сам Фроленко.[719]

Итак, «покупали лошадь. В пробе ее принял участие и я, но затем меня спешили отправить в Питер, где велось мезенцовское дело. В Питере я был уже принят, как свой, но не знаю, была ли моя баллотировка или нет. В это время главную роль играла группа Ольги Натансон и так называемого Алешки[720]. Дело Мезенцова подходило к концу. От меня ничего не скрывали, и я стал считать себя членом этой организации со своего приезда. Здесь я познакомился со всеми ее членами, но, кроме писания адресов на пакетах для рассылки разным лицам газет и прокламаций, ничего общественного делать не пришлось. В это время я впервые полюбил и встретил сочувствие. Однако, скоро она была арестована, и роман прекратился на первых страницах.

В конце 1878 года я поехал в Нижний /…/»[721] — на этом прервем изложение и дадим некоторые комментарии.

Во-первых, в этом тексте нет никакого Харькова — и это вроде бы уже до конца 1878 года (!).

Во-вторых, пребывание Фроленко в середине июля (по контексту) 1878 года в Петербурге могут подтвердить свидетели. Одного из них Фроленко называет в другом месте — это Адриан Михайлов, с которым Фроленко пересекся в Москве по дороге в Питер — Михайлов тогда еще не начал готовиться к покушению на Мезенцова.[722] Адриан Михайлов сам писал воспоминания в 1926 году, а умер в 1929, и, следовательно, утверждать то, что мог бы опровергнуть Михайлов, Фроленко не должен — тем более, что сам он писал и последний процитированный текст, и ссылку о встрече с Михайловым еще в 1907 и 1908 годах — все упомянутые, выжившие к тому времени, находились тогда в относительно твердой памяти.

В-третьих, Фроленко (а ему в 1878 году было уже почти тридцать лет!) мог влюбиться только в кого-то другую, а не в хорошо ему знакомых Ольгу Натансон (с которой явно не ладил) или в Марию Коленкину — этих арестовали в октябре 1878, но ни одна из них, очевидно, не могла быть дамой его сердца. Всего же в столице в октябре 1878 года было арестовано только три женщины (других подобных арестов во второй половине 1878 года там и вовсе не было), третья — художница Малиновская, Александра Николаевна, ровесница Фроленко. Она только что примкнула к организации, и ее квартира была одной из основных явок. Если Фроленко (или кто-либо другой) влюбился бы в нее, то это действительно явилось бы непоправимым несчастьем: после ареста Малиновская четырежды покушалась на самоубийство, а потом до конца дней находилась в Казанской психиатрической больнице.

В-четвертых, Фроленко кривит душой, заявляя, что считал себя полноценным членом организации. Не для того, чтобы надписывать конверты, ехал он в столицу, и наверняка должен был быть возмущен и разочарован происходившим.

До сего момента повествование Фроленко выглядит психологически совершенно оправданным: сначала он унес ноги из Харькова, потом постарался встретиться с ближайшими товарищами (Поповым и Квятковским), занявшимися, к сожалению, другими делами, а затем выехал в столицу — выяснять, как же обстоит дело, к которому у него явно лежала душа и по которому у него оставались обязательства. Тем более именно в Воронеже он мог впервые получить сведения об аресте Медведева-Фомина, происшедшем уже после бегства его самого вместе с Баранниковым. Эти сведения, принесенные Ошаниной, мог подтвердить (и, несомненно, подтвердил) Александр Михайлов, к которому (как и к остальным) и двинулся Фроленко.

Встреча с Адрианом Михайловым в Москве была, очевидно, условлена при расставании, а от него Фроленко получил явку в Питер (скорее всего — к той же Малиновской, с которой таким образом и познакомился) — добираться до «троглодитов» было по-прежнему не просто. Приехав же, заведомо испытал разочарование: вчера он был «атаманом», а сегодня, не скрывая от него замысла, его даже не пригласили участвовать в покушении на Мезенцова. В этом можно и нужно было усмотреть элемент недоверия — недоверия к его способностям и возможностям, а не к политической честности, которая никогда — до сего дня! — не ставилась под сомнения.

И основы для проявленного тогда недоверия, положа руку на сердце, имелись: операция по освобождению каторжан была провалена, а один из ее участников арестован. Логичнее всего было бы предположить, что именно в тот момент Фроленко должен был бы бросить конверты и устремиться в Харьков — это было его долгом и делом чести. Тем более, что в столице никто ему ничего более стоящего не предложил.

Как было на самом деле — это мы постараемся выяснить, а сейчас вернемся к прерванному повествованию.

Итак, в «конце 1878 года я поехал в Нижний, чтобы поступить там в почтовую контору. Предполагалось, что я в качестве почтальона подвергнусь нападению со стороны своих же и дам им возможность завладеть казенными деньгами.

Почмейстер не принял меня: плохи были документы. И, странно, живя в Нижнем, я чувствовал такую тоску, что не утерпел и написал в Питер, спрашивая, не произошло ли там провала, какого-нибудь несчастья, и вдруг получаю извещение об арестах всех… Уцелел лишь Михайлов-Дворник. После их ареста ехать мне туда показалось не имеющим смысла, и я отправился в свою Одессу. Здесь была еще тишина и благодать. Я заболел [и болел с неделю] /…/.

Эта идиллия, однако, скоро прерывается. Соня Перовская, поселившись в Харькове, задается целью освобождения из централки Мышкина и кого еще будет возможно. Меня вызывают в Харьков; /…/ но вышла помеха в сношениях. Невозможно было получить необходимые сведения вовремя. И дело затягивалось, а между тем, начальство централки что-то почуяло, насторожилось, стало производить частенько обыски в тюрьме. Обыскали даже квартиру доктора, бывавшего у сидящих по службе в качестве врача. Все это заставляло и нас быть осторожными, не спешить, выжидая более благоприятных условий, а главное, более правильных сношений. Последними заведывала Перовская, но этой ей не удавалось. Оставалось лишь заниматься изучением условий жизни вокруг и около тюрьмы и терпеливо ждать и ждать. Пока же суд да дело, мне не раз пришлось съездить в Питер и Одессу.

Начался 1879 год».[723]

Отметим нелепости в последовательности изложения и некоторые верные и неверные детали.

Поездка в Нижний относится, как следует из текста, к концу 1878 года. Подтвердить ее не может никто, хотя кратковременная поездка Фроленко в Нижний по указанному поводу или какому-либо другому не исключается во второй половине 1878 года. Все же ее описание выглядит плагиатом с известной неудачной попытки ограбления почты, предпринятой в 1880 году народовольцем Г.М. Фриденсоном, судившимся на одном процессе с Фроленко в 1882 году.

Много времени неудачная попытка устроиться на почту занять у Фроленко, тем не менее, не могла, и поэтому тем более непонятно, почему он оставался в Нижнем столько дней, чтобы успели дойти письма до Питера и обратно. Очевидно, поездка в Нижний введена в рассказ в качестве солидного сюжета, на который Фроленко якобы сменил надписывание конвертов. Но это надписывание конвертов заведомо прекратилось еще в июле — иначе Фроленко что-то должен был бы писать о самом кануне покушения на Мезенцова (например, о реакции питерцев на сведения о суде над Ковальским в Одессе) и последствиях этого дела, чего в его рассказах нет.

Аресты в Питере — это середина октября. Узнать о них Фроленко должен был не позднее середины ноября, когда М.Р. Попов подыскивал именно в связи с этими арестами укрытие в Харькове скрывавшемуся Баранникову и встречался там с Перовской и Фроленко.[724] Поселился же последний в Харькове с Перовской где-то еще в сентябре или октябре — этому есть много свидетельств.

Совсем не удивительно, что сношений с тюрьмами у них не получилось: сам Сентянин и его связи были утрачены еще в сентябре. Попов подтверждает, что у Перовской не было с тюрьмой никаких контактов. Он сам, Попов, и познакомил Перовскую с доктором И.Г. Никольским, родственником Осинского, об обыске у которого (других кандидатур на эту роль нет) пишет Фроленко.

Версия, изложенная Фроленко, впервые опубликована в 1908 году и неизвестно в каких деталях дополнена и исправлена к изданию 1931 года. А в 1913 году (после смерти М.Р. Попова в 1909 году) Фроленко опубликовал несколько иную, но тоже странную историю: «Один Медведев /…/ остался в Харькове, был арестован и судим. В харьковском деле /…/ север, в лице отдельных лиц, познакомился и сошелся с югом, а дальнейшие события вскоре заставляют их сблизиться еще теснее.