Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Заметим, что власти явно постарались сгустить туман вокруг харьковских дел этого периода — и об этом говорит не только судьба Медведева-Фомина, которого в феврале 1879 присудили к смертной казни, а затем заменили ее двадцатью годами каторги. Он ее действительно до 1885 года отбывал в полной изоляции — сначала в Тобольской, затем — в Омской тюрьмах.

Помимо этого, зимой 1878–1879 года в Киеве были переловлены или перестреляны почти все участники призрачного «Исполкома» — члены кружка Осинского. Их судили уже в апреле-мае 1879 года в Киеве же и вынесли суровые приговоры: многих, включая Осинского, повесили.

«Секретаря» же «Исполкома» не привлекли ни к следствию, ни к суду по этим делам: Сентянина перевезли из Харькова в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где он и умер в 1879 году — точная дата не известна.

Не привлекли Сентянина и к суду над Медведевым-Фоминым. Да и вообще непонятно, когда и за что собирались судить Сентянина — поэтому его смерть выглядит весьма зловеще.

В 1885 году властям стало уже наплевать на то, будет ли Медведев-Фомин держать язык за зубами: ниже станет ясно — почему. Его «выпустили» на обычную каторгу — на Кару, а в 1891 году отпустили на поселение; умер он затем в 1926 году в 74-летнем возрасте, вроде бы не оставив воспоминаний.

Имеются, однако, указания, что после суда он дал властям «откровенные показания»;[714] не исключено, что это клевета со стороны заинтересованных лиц — чтобы опорочить содержание его возможных рассказов. Но и на Каре Медведев-Фомин сумел наговорить достаточно, чтобы не оставить камня на камне от изложенной выше версии.

Цитированный Феликс Яковлевич Кон (1864–1941) был не только историком, но и участником российского и польского революционного движения (а в 1917–1935 годах пребывал если и не в самых первых рядах, то все же посреди вождей Мировой революции!), а потому сам в молодости отбывал срок в 1886–1891 годах на Каре и тоже затем вышел на поселение. Он, разумеется, был отлично знаком с Медведевым-Фоминым, и Кон к нему не благоволил.

Вот как Кон, в частности, описывал упомянутые события 24 июля 1878 года в Одессе, когда был провозглашен приговор суда: «когда в эту массу проникает известие о том, что Ковальский приговорен к расстрелу, она бросается к зданию суда. В ответ на это стоявшие на часах у здания суда солдаты дали залп. Виттенберг (именно Виттенберг, а не Медведев, как это широко распространялось со слов только самого Медведева, хваставшегося этим, начал первый стрелять), а за ним и другие на залп ответили выстрелами, причем два революционера, Полтавский и Погребецкий, были во время этой перестрелки убиты».[715]

Нам абсолютно не интересно, кто именно первым открыл малоосмысленную и едва ли не провокационную пальбу. Важно то, что 24 июля Медведев-Фомин якобы находился в Одессе, а Кон обвиняет его во лжи не по этому поводу, а только в связи с эпизодом со стрельбой. Очевидно, кстати, что Кон обязан был разобраться во всех доступных ему мнениях, чтобы настаивать именно на такой детали, в общем трудно поддающейся достоверному выяснению.

Врать же Медведеву-Фомину на Каре о том, что он был в Одессе, если он там вовсе не был (поскольку сидел в тот момент в тюрьме в Харькове), совершенно невозможно: там же, на Каре, находился в то время и упомянутый матрос Березнюк, в тех же гиблых каторжных местах пребывали тогда же и такие активнейшие участницы одесских событий 1878 года, как Прасковья Ивановская и Фанни Морейнис (упоминаемые и Коном), да по России и загранице имелось немало и других свидетелей тех дней. Уж такую чудовищную ложь Кону и другим недоброжелателям хвастливого Медведева-Фомина было бы нетрудно опровергнуть!

Участие же в попытке освобождения Медведева-Фомина именно Березнюка (которое никем не оспаривается, и именно за это Березнюк и был осужден на каторгу), игравшего одну из главных ролей в Одессе в июле-августе 1878, придает заявлениям Медведева-Фомина дополнительное косвенное подтверждение: не один Медведев-Фомин оказался близ Харькова на рубеже августа-сентября 1878 года, но еще и один из героев Одессы оказался там же, тогда же или немного позже; да и так просто Березнюк, как и всякий нормальный человек, не полез бы в пасть льва заради какого-то незнакомца.

Следовательно, события в Харькове в июле-сентябре 1878 происходили как-то совсем по-иному.

Обнаруживается, что туман относительно событий в Харькове напускали не только власти, но и сам Михаил Фоменко — главный герой неудачного покушения на освобождение Войноральского. Вот как в одной из опубликованных версий (их оказалось несколько — что интересно само по себе) завершал он описание этой эпопеи: «мы, когда повезли жандармы Войнаральского, напали на них. Одного из них убили, но раненые лошади умчали их с Войнаральским, и освобождение не состоялось.

После этого некоторое время я живу в Харькове, с целью попытать счастье вырвать кого-нибудь из централки, но не удалось даже устроить правильные сношения».[716]

Автор этой книги впервые прочитал данные строки еще в далекой юности, а с тех пор, многократно по разным поводам перелистывая этот том словаря Гранат, неизменно вздрагивал, снова натыкаясь на них. Но тут же старался себя успокоить: ну мало ли что вздумалось написать старичку, пережившему почти четверть века заключения в страшном Алексеевском равелине и затем в Шлиссельбургской крепости, а писались эти строчки еще позднее — накануне семидесятисемилетия Фроленко, в 1925 году. Со временем, однако, неуклонно продвигаясь к старости, я уяснил, что последняя — все-таки не оправдание для лжи. И постарался затем выяснить, зачем же могло понадобиться старичку Фроленко столь беспардонное вранье.

Оно, конечно, не в первой части цитаты — тут показания всех свидетелей, различаясь в деталях, совпадают по существу. Вранье в другом — в том, что якобы было потом — после неудачной попытки освобождения.

Один элемент сообщения является сомнительным, но не более того: после этого — не обязательно сразу после этого. Другой элемент отдает откровенной ложью: до 1 июля у заговорщиков были тесные сношения с тюрьмой, у Сентянина они заведомо сохранялись и до сентября. Сам Фроленко выше приводил сведения, полученные от Фомина из тюрьмы — когда и от кого он мог их получить? Утверждать же при этом, что не удалось даже устроить правильные сношения с заключенными — это нечто очень странное!

Попытаемся все это проверить.

Сразу после неудачной попытки освобождения, в тот же день, Фроленко, как и почти все остальные, постарался бежать из Харькова: «Я с Баранниковым не поехали прямо на вокзал, а наняли фаэтон и отправились в нем на соседнюю станцию, откуда я поехал на Кавказ к родным, а Баранников — не знаю куда, должно быть в Питер. Другие, бывшие в Харькове, тоже все благополучно выбрались, и только, значит, один Фомин пострадал за всех»[717] — последние слова и их продолжение мы уже цитировали.

Если Фроленко действительно ездил на Кавказ (это уже смахивает на симуляцию амнезии памяти), то пробыл он там одно мгновение, поскольку сразу же оказался в Воронеже. Ни расчетом времени, ни свидетельскими показаниями пребывание на Кавказе не подтверждается. Впрочем, вполне возможно, что прощаясь с Баранниковым, Фроленко действительно направлялся на Кавказ, но затем, придя в себя после пережитого, круто изменил маршрут.

Все, знавшие Фроленко, характеризуют его как человека, абсолютно уравновешенного. При этом он был личностью совсем не бесстрастной, но переживал события быстро, иногда — почти мгновенно, не создавал из своих эмоций комплексы, но все происходившее старался анализировать и обращать в руководство к действию. Это отличный образец авантюриста, заговорщика и террориста, заслуживающий почитания и подражания, если бы таким личностям можно и нужно было подражать!

Также бежавшие из Харькова Ошанина и Квятковский вскоре встретились, как и договаривались, с М.Р. Поповым в Воронеже. Попов, напоминаем, отвозил Стефановича и других киевских беглецов в Петербург, а Квятковский вместе с Фроленко непосредственно участвовал в харьковской операции. Тогда для обоих (Попова и Квятковского) это было только эпизодами — оба они не отчаялись еще в ведении пропаганды среди крестьян, и оба возобновили это занятие сразу же и продолжали им заниматься вплоть до октября текущего 1878 года. Они решили изображать из себя странствующих торговцев, и обзавелись для этого повозкой-лавкой. Вот тут-то к ним и присоединился Фроленко: разбираясь в лошадях, он помог им правильно выбрать коня.