Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

замуж и тотчас развестись; <…> четвертая критиковала наряд ее, фигуру хобота и проч.[78]

Конечно, эти наблюдения, принадлежащие «французскому журналисту», расценены как «не очень остроумные», однако, зная о склонности Карамзина к литературной игре и его культурном скепсисе, можно предположить, что ироническая оценка Жанлис в заметке близка его собственной. Пропаганда Жанлис отвечала его просветительским задачам: ее сочинения были поучительны и безопасны для читательниц, особенно для тех, которые хотели писать сами, — в отличие от более радикальной мадам де Сталь.

Имя мадам де Сталь тоже являлось на страницах «Вестника Европы», но гораздо реже, отношение Карамзина к ней было сдержанным. Он перевел ее роман Zulma, в русском варианте получивший заглавие «Мелина». В этом романе де Сталь еще остается в рамках сентиментальной чувствительности:

Для того, чтобы описать любовь, я хотела показать картину горя самого ужасного и характер самый страстный. Когда горе бывает бесповоротным (безвозвратным), тогда душа находит какое-то хладнокровие, которое позволяет думать, не переставая страдать. Вот в таком состоянии страсть должна стать самой выразительной. Я пыталась поставить в такое положение Зюльму. Это писание более всех других близко моей душе[79].

Роман был близок Карамзину: «В переводе он не только воспроизвел зарождение и развитие глубокого чувства Мелины, ее самопожертвование ради Фернанда, трагический, горестный исход этой любви. Он также внес в стиль произведения дополнительную лирическую тональность»[80]. Как отмечала О. Б. Кафанова, «это сочинение в переводном наследии Карамзина любопытно по многим параметрам, но прежде всего в связи с парадоксальным расширением понятия чувствительности»[81].

Однако уже в рецензии на роман де Сталь «Дельфина» Карамзин заключил: «Сей роман есть волшебный замок, в котором нельзя жить; стены его блистают диамантами, а нет ни одного стула»[82], а характер главной героини — женщины, идущей против общественных предрассудков — счел надуманным. Чем более «радикализировалась» де Сталь как писательница, тем более сдержанным становилось отношение Карамзина к ней.

Карамзин проблематизировал женское присутствие в литературе и вывел рефлексию над ним на страницы периодики. Еще в конце XVIII века поэт и издатель обратил внимание на присутствие женщин в литературе: в альманахе «Аониды» он публиковал сочинения поэтесс, близких к масонскому кругу. Спустя десять лет размышления Карамзина о роли женщины в формировании культурного ландшафта приобретут новый характер. Он перестанет публиковать сочинения женщин (исключения составят лишь переводы) и сосредоточится на артикуляции просветительских задач.

Сентименталистская периодика: издатель и читательницы

Под сентименталистской периодикой мы здесь понимаем журналы, издававшиеся сентименталистами и ориентированные на женскую аудиторию. В первую очередь нас будут интересовать «Московский Меркурий» (1803), который издавал писатель и литературный критик П. И. Макаров (1765–1804)[83], «Патриот» (1804) В. В. Измайлова, «Аглая» (1808–1812) П. И. Шаликова.

Всплеск интереса к женской читательской аудитории исследователи считают одним из «ярких проявлений так называемой „феминизации“ русской культуры того времени — актуализации „женского“, „женственности“ в литературе и языке, определявшей во многом направление и специфику развития литературного процесса XVIII — начала XIX века»[84]. В отличие от Западной Европы, где в первой трети XIX века журналы для женщин были уже сложившимся типом периодики, «в России этот вид издания находился на стадии становления»[85]. Тем не менее уже тогда некоторые журналы уделяли особое внимание женской проблематике и даже заявляли о себе как о специальных изданиях для женщин. Эта проблематика: вопросы женского воспитания, норм социального поведения, формирования эстетических вкусов читательниц — раскрывалась в статьях, эссе и художественных текстах, а также в материалах, посвященных сферам, традиционно считавшимся женскими (воспитание детей, содержание дома, моды). Именно так позиционировался в начале издания «Московский Меркурий» П. И. Макарова, журнал, который стал более известен в истории литературы как площадка для важных литературных дискуссий. Макаров был влиятельным литературным критиком, таким же влиятельным стало и затеянное им периодическое издание.

В объявлении о подписке издатель перечислял основные разделы нового журнала:

1) Критика на книги;

2) Все рассуждения относительно какой-нибудь части словесности;

3) Новейшие анекдоты;

4) Сатиры на пороки века;

5) Краткие переводы;

6) Мелкие стихотворения.

Кроме них, в журнале содержался раздел «Моды», но он занимал подчиненное положение. Главной задачей «Московского Меркурия» Макаров представлял образование и воспитание аудитории: следует «связать учение с забавами», употребить «науки на пользу забав, а забавы на пользу наук», то есть сочетать приятное с полезным. Исследовательница «Московского Меркурия» А. Дементьева, посвятившая ему диссертацию, отметила как специфическую черту ранней русской периодики для женщин, свойственную и «Московскому Меркурию», дидактичность, которая вообще в периодике того времени уже отступала и в целом выглядела архаично:

Дидактический элемент, столь явно выраженный как в «Московском Меркурии», так и в последующих дамских изданиях раннего периода развития женской периодики в России <…> в значительно меньшей степени ощутим в иных литературных периодических изданиях того же времени <…> Журналы для женского чтения первой трети XIX в. не только сохраняют его в полном объеме, но даже усиливают, что позволяет рассматривать присущий журналам для женского чтения первой трети XIX в. дидактический, назидательный, морализаторский элемент в качестве их конститутивного признака[86].

В статье «Некоторые мысли издателей Меркурия» (в «Сочинениях и переводах» 1805 года Макарова эта статья опубликована под другим названием, из которого становится очевиден ее предмет, — «Мысли о воспитании»). Макаров, открывая новый журнал, писал:

<…> у нас молодой человек весьма рано перестает учиться <…> Во Франции женщины упражнялись в литературе; <…> ученые стекались к ним со всех сторон; дома их были лучшими школами вкуса и просвещения; там в отборных собраниях судили сочинения и авторов <…> От того цвет литературы во Франции сделался столь общим <…> они <дамы. — М. Н.> заставили бы всякого учиться[87].

Однако женские занятия литературой издатель считает нужными для того, чтобы женщины, «овладев единожды полем литературы, <…> пошли бы самыми скорыми шагами <…> и в