Год на Севере - Сергей Васильевич Максимов

времени этой бумаги проходит уже вторая сотня лет. Уважая в грамоте этой ее историческую важность и применимость к современности, приводим ее целиком в том виде, в каком она сохранилась. Вот эта челобитная царю государю и великому князю Алексею Михайловичу всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу от соцкого Прокофья Онфимова Городчикова и всех посадских людей Архангельского города: «Жалоба, государь, нам на торговых иноземцев голанских и амбурских и бременских земель: живут они, иноземцы,у Архангельского города с нами, сироты твоими посадскими людишками, в ряд, и поставились они, иноземцы, своими восточными дворами на наши на тяглые места, а на твои великого государя гостиные торговые дворы, которые у Архангельскова города они, иноземцы, дворами своими не ставились и тем своими выставочными дворами они, иноземцы, тех земель нашу искони вечную мирскую дорогу заперли, и скотишку нашему на мирскую искони вечную дорогу от их дворов учинился запор, и проходу скотишку нашему нет, и нам сиротам твоим для дороги проходу нет, и прохожей мост они разломали и разбросали, а числом у них, иноземцев, выставочных дворов на наших тяглых местах у Архангельсково города восьмнадцать. А дворы, государь, они иноземцы поставили с амбарами и с погребами, и с выносными поварнями, мерою под двором по сороку сажен и больше. Да с нами-ж, государь, сироты твоими поставились в ряд иноземец Яков Романов Снип, возле наши мясные лавки двумя амбары, да иноземец Вохрамей Иванов поставил за мясными нашими лавками поварню в речную сторону для ради топленья говяжьего сала и кожного сушенья, и тем они, иноземцы, Яков да Вохрамей наши мясные лавки заперли, а от Вахромеевы поварни нам, сиротам, со скотишком к мясным лавкам и проезду и проходу не стало, и тем запор учинили. И тех, государь, земель иноземцы выставочные свои дворы и анбары и погребы и поварни отдают в кортом своей братьи торговым иноземцам и тем они, иноземцы, корыстуютца. А мы, государь, сироты твои бедные людишки от тех выставочных дворов, и анбаров, и погребов, и поварен в конец погибли, обнищали и одолжали великими долги, что они, иноземцы, завладели нашими тяглыми местами. А твоих, великого государя, податей с нами сироты твоими с тех наших тяглых мест вряд не платят, да они же, иноземцы, разъезжают по волостям и покупают у волостных крестьян скот и рыбу и всякой харч, и тем они, иноземцы, покупкою своеюнас, сирот твоих, изгоняют, а твою, великого государя, теми отъезжими торги с волостными крестьяны они, иноземцы, пошлину обводят и пошлины не платят, а у нас, сирот твоих, не покупают. А у нас, государь, сирот твоих, никаких больших торгов нет, опричь мяса и рыбы и всякого харчу, и от того мы, сироты твои, от них, иноземцев, в конец погибли» и пр.

Доказательства упадка Архангельска и его окрестных местностей окажутся налицо даже если мы возьмем для примера занятия горожанок и работы окрестных крестьянок. Где теперь те промыслы, которыми эти женщины славились в конце прошлого и начале нынешнего столетия? Горожанки ткали золотые и серебряные позументы, вязали шелковые женские пояса, шерстяные, нитяные и бумажные чулки и колпаки, ткали тонкие полотна и продавали на еженедельных базарах. Если искать всего этого теперь, — не найти; если пуститься в расспросы, — не избежать насмешек над простодушием. Прежде весь край вокруг города Архангельска до Холмогор, восточный, южный и большая часть западного берега Белого моря — многолюдные раскольничьи скиты, заселенные острова и деревни — наполнены были пряхами. Они перепрядали мягкий шенкурский лен весьма тонко, ровно, гладко и крепко, хотя и чрезвычайно медленно по причине простых одноручных пряслиц. Зимой из этой пряжи они ткали полотна: парусину, равентух, меховину, верховья, пачесья, салфеточное, скатертное и самое тонкое плотное и широкое полотно, не уступающее голландскому. Последнее обстоятельство вынудило патриота-наблюдателя тех времен высказать следующие интересные соображения, обращая внимание правительства. Место для беления полотен — способное есть город Архангельск, ибо оно совершенно сходствует с Голландией: там приморский воздух, тот же и здесь; там пресная вода перемешана с морской, та же и здесь; там прилив и отлив водные, то же и здесь; там порт многочисленных кораблей, то же здесь, там белят во время стужи, а здесь хотя и горячий и Италии не уступающей климат, «но довольно для беленья прохладен», и пр. Быстрое и основательное обогащение одной торговой фирмы и известное всюду теперь грибановское полотно достаточно свидетельствуют о том, что предположения П. И. Челищева не были пустой мечтой, и что он был человеком светлого ума, дельного образования и благородного, независимого образа мыслей.

* * *

Между тем шли для меня дни за днями. Дни накоплялись в недели; мелькнуло этих недель шесть — прошел пост. Наступила Пасха. Замелькал мимо моих окон архангельский люд с праздничными визитами; звонили целую неделю колокола двенадцати архангельских церквей; проснулось городское общество после долгого великопостного застоя и задало себе два бала в обоих клубах: благородном и немецком. Балы эти, из которых один почему-то назывался семейным вечером, не имели ничего типического, кроме этой бесхарактерной толкотни под звуки довольно сносного оркестра. Я все еще продолжал возиться со своими книгами, с «Губернскими ведомостями», все еще вел приготовительное книжное знакомство с губернией, путешествие по которой ограничено было годичным сроком. Мало-помалу, хотя и медленно, исподтишка начало подбираться и весеннее время, подмывая огромные сугробы снега, закидавшего улицы на значительную высоту. В городе ждали актеров, ждали севастопольцев, которые должны были явиться предвозвестниками весны, и здесь столько же живительной, как и повсюду на всем земном шаре. Я успел уже свыкнуться с треской, привык к пирогам с палтусиной, попробовал шанежек. Со многими из туземцев познакомился, много их успел полюбить и искренно, и сильно. Целые вечера проводились в живых приятельских беседах. Было весело подчас, но не покойно от той тяготы, которую налагала неизбежная и неотразимая обязанность дальнего странствия по прибрежьям Белого моря.

Тем временем нельзя не остановиться здесь для немаловажных сообщений. Шанежка — архангельское лакомство, род булки, с рыхлой внутренностью, с исподкой, поджаренной на масле и облитая сверху сметаной. По преемству от первоначальных насельников Сибири из этих северных местностей, шаньга распространилась и в этой стране, сделавшись лакомым и любимым кусом. Ее знают и ею потчуют во всех тех местах, где лапти переселенца намечали начальные черные тропы, по которым шла потом русская вера и укоренялся православный обычай. Вкусная шанежка составляет исключительную привилегию архангельских жителей, получивших за то от всех соседей прозвание шанежников. Рассказывают по поводу шанежек