Роман Романов - MMIX - Год Быка

Очень любопытны все найденные Барковым подробности из жизни Художественного театра. Без сомнения, впечатления от работы в МХТе были самими светлыми, но и наиболее ранящими для Булгакова-драматурга. Так что нет ничего удивительного в том, что эти жизненные подробности наполнили страницы «Мастера и Маргариты». Откуда же ещё брать впечатления художнику, как не из жизни? Даже если он рисует фантастическое полотно.

Ещё более интересным является анализ источников философских концепций, ключевые положения которых Булгаков мастерски вплёл в канву сюжета. Хотя, что касается Иммануила Канта как первоисточника воландовской отповеди Берлиозу в первой главе, то это мы и без Баркова знали. Помните этот диалог из первой главы?

«Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?».

Теперь сравним с ключевым тезисом программной историософской статьи беспокойного старика Канта: «Историю человеческого рода в целом можно рассматривать как осуществление тайного плана природы… и это вселяет надежду на то, что после нескольких преобразовательных революций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в качестве своего высшего замысла, а именно – всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода»[5].

С самого начала Автор хочет навести нас на эту мысль, заставить вспомнить философа, написавшего столь забавные несуразности. Известные плоды нескольких преобразовательных революций вынуждают беспокойные умы возвращаться к Канту. Первая глава булгаковского Романа – это не только приглашение и указатель, но и предупреждение для тех, кто не желает прислушаться к Воланду. А может быть и не к Воланду, а к Канту? Но нет, всё же, скорее, Берлиоз наказан за отрицание существования Иисуса, а значит и его учения.

Впрочем, мы несколько забежали вперёд в размышлениях. Вернёмся к находкам Баркова. Если по поводу Канта мы и не сомневались, то вот насчёт философского вклада Льва Толстого в содержание Романа – это действительно сильно найдено! Оказывается, «роман в романе», придуманное писателем-сатириком «евангелие» не то от мастера, не то от Воланда, не то от Левия Матвея, существенно опирается на религиозно-философские конструкции самого Льва Николаевича.

Хотя, в отличие от прямого и первоочередного указания на Канта, Булгаков не стремится раскрыть нам имя соавтора, а лишь намекает – причем в довольно уничижительной для Льва-Левия сатирической форме. Может быть, дело в негативном отношении Булгакова к толстовской трактовке Евангелия? В своё время этот скандал, стоивший Толстому и самой церкви поистине несчастной анафемы, подорвал мировоззренческие основания российского общества. Недаром Ленин так ценил графа за вклад в подготовку революции и при этом посмеивался над ним, почти как Воланд над Левием. И всё же Булгаков пожелал привлечь внимание к самому факту альтернативного прочтения.

В чём Барков безусловно прав, так это в том, что именно российская революция, её причины и следствия были главным переживанием в жизни Михаила Булгакова. Поэтому он не мог пройти мимо решающего вклада деятелей культуры – Л.Толстого, М.Горького, М.Андреевой в дело этой революции. Впечатления от этих властителей дум, обернувшихся демоническими фигурами, не могли не занимать чуткую душу подлинно консервативного русского писателя. Но неужели булгаковский мастер – это и впрямь зашифрованный Автором ради каких-то целей Горький?

Здесь Альфред Барков попадает в ловушку собственного метода и своего холодного взгляда на события. Как блестящий аналитик и детектив он видит прямую связь между свидетельствами очевидцев, портретами подозреваемых и текстом Романа. Но у каждого достоинства есть оборотная сторона. Не будь Барков столь холодным аналитиком, он не смог бы развить острейший взгляд и вычленить тонкие детали. Но взамен он лишён взгляда пристрастного читателя, для которого важнее целостный творческий замысел и пафос Романа, сопереживание Автору.

Наверное, если бы наш аналитик мог прочувствовать весь диссонанс и абсолютное внутреннее неприятие этой версии, то он бросил бы свою затею на полпути, и не нашел массы новых деталей и доказательств. В том числе и зашифрованного в Романе опровержения версии о том, что одна из М – это М.Горький, а другая – это М.Андреева. Срочное опровержение этой подсказанной самим Автором версии также включено в первую главу:

«Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть – несчастье... вечер – семь...» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!»

В этом эпизоде наш литературный Шерлок Холмс показывает высший пилотаж расследования. Булгаков и впрямь ни одного слова в свой Роман не включил просто так, ради баловства. Оказывается, наш Автор неплохо разбирался во всех трансцендентальных теориях, не только в богословии и кантовской философии. Соответственно, эта астрологическая премудрость в переводе на нормальный язык астрономических явлений обозначает вполне конкретный год, месяц и даже день, совпадающий не только с солнечным затмением в июне 1936 года, но и с похоронами М.Горького. Это важное указание на Горького как объект особого интереса Булгакова. Но это ещё и опровержение отождествления советского мэтра с булгаковским мастером. Барков сам себе закатил этот «чёрный шар», означающий поражение в партии, которую вёл с большим преимуществом в технике. Зато показал себя абсолютно честным и беспристрастным исследователем, и в наших глазах только выиграл.

Из всех открытых Барковым деталей и новых ракурсов взгляда на Роман и его Автора, я для себя выделил небольшую цитату из рассекреченных архивов:

«Склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые ... остро задевают общественно-коммунистические круги. Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают мое пристальное внимание, ... в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя.»[6]

Наконец, один из несомненных плюсов в расследовании Баркова – это профессионально хладнокровный перехват подлинного взгляда Автора на своих героев, очищенного от сентиментальных проекций неискушенного читателя или предвзятых мнений ангажированных комментаторов. Этот булгаковский взгляд – вовсе не холодный, совсем наоборот, но он однозначно горький!

3. С точки зрения Автора 

Надеюсь, что всем известен точный смысл слова «притча». Притча – это повествование о простых вещах, за которыми скрыт более глубокий взгляд на сложный мир идеальных, духовных сущностей. Я уже пытался показать на конкретных примерах сказок Е.Шварца, а также «Войны и мира», что любая по-настоящему великая книга, пьеса, фильм является притчей.[7] Речь идёт о параллельной проекции на плоскость художественного полотна не просто образов обыденного трёхмерного пространства, но и трансцендентного мира идей: идеалов, эгрегоров, демонов и ангелов.

Магическое, воодушевляющее воздействие культовых книг, пьес, фильмов опосредуется художественностью, то есть верным отражением повседневной действительности. Сначала читатель вовлекается в заботливо выстроенный поток привычных образов и, сопереживая близким себе героям, незаметно для себя оказывается в параллельном мире, где живут и действуют идеальные сущности коллективного бессознательного. Так, помимо воли читателя и даже самого писателя происходит психологическое программирование, переключение триггеров и смена фаз в больших исторических процессах. Для чего нужно оповестить все идеальные сущности в коллективном бессознательном всех личностей, составляющих общество.

В этом смысле булгаковский Роман однозначно попадает в разряд культовых, но умудряется выделиться и из этого великого ряда произведений-притч. Наряду с обычными персонажами здесь совершенно открыто действуют те самые потусторонние силы – духи, демоны и ангелы, ниспавшие с идеальных небес на грешную землю у Патриарших прудов. Так что Роман сам по себе является разоблачением тайны всех культовых романов. А с другой стороны, это манифестация тайны, прямое приглашение читателя к разгадыванию символики этой явной притчи. В этом смысле я знаю лишь ещё двух Авторов, которые так же презентовали свои великие произведения как неприкрытую тайну – это Мишель Нострадамус и апостол Иоанн Богослов.