Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры - Станислав Владимирович Дробышевский

в отпечатках коих до сих пор сохранился огромный процент железа из крови какого-то укушенного бедолаги. Чем занимался клещ Deinocroton draculi, совершенно понятно из его видового названия, а иксодовый клещ Cornupalpatum burmanicum найден в янтаре на пере динозавра, чтобы уж совсем никто не сомневался в его образе жизни.

Думается, мы лучше знаем самых крупных кровососов только потому, что они лучше сохраняются, а мизерные паразиты из шубок наших предков имели слишком малый шанс прописаться в палеонтологической летописи. В том же, что их тоже хватало, сомневаться не приходится.

Воздух мелового периода уже звенел от двукрылых – вполне узнаваемых комаров, например, Burmapsilocephala evocoa. Правда, большинство из них были мирными ценителями нектара, но, по крайней мере, в Сибири уже жили кровососущие мокрецы Culicoides – Сибирь даже в мезозое славилась гнусом. Вопреки стереотипу, почерпнутому из мультиков, о лягушках и птичках, питающихся комариками, скорее комарики питаются лягушками, птичками и мышками. Проблема в том, что питательная ценность комара заметно меньше затрат на его ловлю – выбрасывание языка, клевание и глотание. Местами, правда, двукрылых может быть столь много, что их поедание становится уже рентабельным. Например, на озере Танганьика местные жители ловят тучи мошек тонкими сетками или просто кастрюлями, а потом лепят из них лепёшки-кунгу – отличная белково-жировая добавка к однообразной пище земледельца. Но в мезозое наши предки от комаров только страдали.

Вся эта вампирская кодла мощнейшим образом повлияла на нашу эволюцию. Достаточно недолго понаблюдать за любой птичкой или зверушкой, чтобы убедиться – большую часть времени они тратят на чистку перьев и шёрстки. Тысячи волосков посылают бездну сигналов в мозг, надо уметь распознать, что из этого – просто дуновение воздуха, что – прикосновение травинки, а что – шевеление ножек мерзопакостной кровососки или гадской вошки. Для этого уже необходим мощнейший вычислитель – мозг. Затем надо извернуться, выискать вражину на себе, поймать её и изничтожить, что само по себе бывает крайне непросто. А это – усиленные осязание и суставно-мускульное чувство-проприоцепция, а также хитроумная координация движений, ведь надо зубками и лапками выловить подвижное микроскопическое членистоногое, дотягиваясь до всех своих частей тела и постаравшись не выдрать себе по пути всю шерсть. Задачи архисложные. Неспроста у млекопитающих появилась новая кора конечного мозга.

Кроме прочего, клещи и комары переносят огромное количество всяческих болезней. В борьбе с ними, вероятно, были заложены основы нашего иммунитета. Между прочим, малярия и сейчас убивает миллионы людей, так что малярийные плазмодии Plasmodium с разносящими их малярийными комарами Anopheles несравнимо смертоноснее, чем все львы, леопарды, волки, медведи и акулы, вместе взятые. Плазмодии разрушают красные кровяные клетки-эритроциты, переносящие кислород, так что человек умирает, фактически задыхаясь. Малярия столь ужасна, что избавлением от неё служит другая болезнь – серповидно-клеточная анемия. Это генетическое отклонение приводит к формированию S-гемоглобина, невкусного для плазмодиев. Только вот эритроциты с S-гемоглобином имеют серповидную форму и плохо переносят кислород. Наследуется этот признак вполне по-менделевски. В итоге в популяциях с этой мутацией половина детей, как правило, умирает: четверть, имеющая только обычные круглые эритроциты, – от малярии, а четверть с серповидными эритроцитами – от анемии. И лишь везунчики, у которых половина клеток нормальная, а половина кривая, – страдают как от малярии, так и от анемии, но чудесным образом выживают, так как во время приступа малярии тянут на серповидных клетках, а между приступами – на немногочисленных круглых. Выносливость и работоспособность у них, конечно, понижена. Получается, эволюция поддерживает откровенно вредный признак, так как без него было бы ещё хуже. Ядро ареала малярии и серповидно-клеточной анемии совпадают почти идеально, что свидетельствует о жёстком отборе. Самое же печальное, что уже появились варианты плазмодиев, способные есть эритроциты с S-гемоглобином. А заражённые плазмодиями комары обнаружены уже даже в Москве – глобализация имеет и такие мрачные стороны.

Бывает и хуже. Жгутиконосцы Trypanosoma brucei, разносимые мухами цеце Glossina, вызывают сонную болезнь. Многие африканские животные устойчивы к ней; мы, казалось бы, тоже урождённые Чёрного континента, ан нет – болеем и умираем. Ареал плазмодиев и трипаносом захватывает влажные низменности Западной и Центральной Африки, а мы – зверушки восточноафриканских сухих саванн, поднятых на тысячу метров над уровнем моря. Малярия и сонная болезнь указывают, что мы не так уж давно вышли из своей колыбели и совсем не приспособлены даже к соседним регионам, что уж говорить об отдалённых концах планеты.

В утешение, иногда и от паразитов бывает польза. Сравнение генетики вшей позволило прикинуть время появления одежды. Среди прочих сволочей людей кусают власяная вошь Pediculus humanus humanus и платяная P. h. capitis. Они очень похожи, но первая живёт на волосах, а вторая – только на одежде. Молекулярные часы показывают время расхождения этих гадов около 72 тысяч лет назад. Значит, тогда люди были одеты уже достаточно долго и плотно. А в это время одежда нужна была только неандертальцам, так как сапиенсы сидели в тёплой Африке, одежду им заменяли бусы. С другой стороны, это говорит о том, что сапиенсы, выйдя из Африки, очень плотно взаимодействовали с неандертальцами и заимствовали у них одежду, только вот с бесплатным приложением в виде вшей – спасибо неандертальцам большое!

Археология дополняет картину: в испанском Кастель-ди-Гидо костяное лощило для обработки шкур использовалось предками неандертальцев примерно 400 тыс.л.н., в марокканской Темаре предками сапиенсов – 90–120 тыс. л. н.; у неандертальцев подобные изделия известны во французских Пеш-дель-Азе I 51,4 тыс. л. н. и Абри Пейрони 41,13–47,71 тыс. л. н.

Кровососущие насекомые делают жизнь наземных позвоночных нескучной как минимум с начала мелового периода

Змеи, крокодилы, тероподы и птицы

Блохи – это неприятно, но блоху можно выкусать из шёрстки. Гораздо хуже, если выкусят тебя самого. А в мезозое желающих хватало.

В юрском периоде млекопитающие дошли до состояния плацентарных в лице Juramaia sinensis, в меловом периоде линию продолжила Eomaia scansoria. Хотя плацентарность в итоге дала зверям огромные преимущества, в тот момент плюсы были неочевидны. Во всех фаунах и численно, и по разнообразию преобладали гораздо более архаичные млекопитающие – докодонты (которые ещё даже не до конца млекопитающие), многобугорчатые и сумчатые. Некоторые из них были достаточно своеобразны, напоминая крыс, кротов, выхухолей, летяг и тушканчиков. Плацентарные среди них были самыми невзрачными, по-прежнему исповедуя стиль землеройки. А серое большинство – это всегда основная еда.

Все знают: мезозой – время динозавров. Правда, самые колоритные монстры типа тираннозавров нам были совершенно параллельны: десятиметровой рептилии десятисантиметровая недоземлеройка не просто неинтересна, а вовсе не заметна.